Агасфер(ищо один набросок на обсуждение)

Автор: Шизоff 2013год. Ноябрь.

Уже восьмые сутки лил дождь. Профессор стоял у окна и с интересом наблюдал за человеком, копающем землю. Работал тот методично и споро, словно и не испытывая неудобства от поистине тропического ливня, терзающего русскую равнину. Целью человека было выкопать котлован под бассейн. Задача была поставлена девять дней назад, когда метеобюро предупредило о неминуемо надвигающемся циклоне. Первые капли, тяжело плюхнувшие по стеклу, служили стартовым сигналом.

В первый день человек занимался геодезической разметкой. Замерял, вбивал колышки, натягивал направляющие, отмечал флажками впадины и возвышенности. С утра второго дня он начал копать. Вынутый грунт удалял в назначенное место на ручной тачке, примитивной, как и сама поставленная задача. Человек копал, вывозил вязкую грязь, возвращался и опять копал… Со стороны могло показаться, что земляные работы под проливным дождём – его обычное, давно набившее оскомину, занятие. Между тем это было далеко не так….

На столе пискнуло устройство, переключающее экран на нужный канал связи. Перед воротами остановился спортивный «Лексус». Машину сопровождал кортеж из трёх джипов, старавшихся остаться незаметными метрах в пятидесяти позади. «Лексус», поливаемый дождём, недовольно мигнул фарами. Сидящий внутри явно не любил ждать. «Борзеешь, Генерал, -- усмехнулся профессор. – Ну, заходи, что ли» Он негромко отдал приказ. Ворота плавно отъехали и «Лексус» беззвучно вплыл на территорию имения.

Со стороны это напоминало встречу старых друзей. Отчасти оно так и было. Оба были сиротами, оба прошли нелёгкую школу адаптации в детском доме. Обоим повезло, и оба попали в специальный интернат, созданный по инициативе неких правительственных структур – рассадник юных талантов, инкубатор для строителей будущего демократического общества. Отобранные из миллионов бездомных со всех просторов необъятной тогда Родины, эти несколько сотен счастливцев были выбраны путём дотошной проверки на определённые качества и склонности. Они получили прекрасное, наилучшее в современном мире, образование. Отличную психофизическую подготовку. Карт-бланш во всех начинаниях. При одном необходимом условии: работать на Россию при любых обстоятельствах, будь то смена правительства, мировая война или высадка инопланетян. Вопрос о материальном достатке не стоял, а потому и прельщаться хорошим кушем где-либо за рубежом не приходилось. Да и не стоило рисковать. Курирующая их структура могла простить всё, что угодно: любое преступление, извращение, афёру, но не прощала предательства. Могли отпустить любого болтуна-правдолюбца, вора, террориста – тем хуже для принявшей их страны. Но бодливый Сахаров так и не покинул пределов Родины. Солженицын – пожалуйста, а академик Сахаров – простите. Это было правильно. Сейчас нашим приятелям было по сорок три года. Неуёмная энергия, вкупе с некоторыми способностями характера, сделала одного из них главой того самого ведомства. Второй, прозванный за склонность к универсальным знанием «Профессором» ещё в юности, стал главой подпольной империи, подгрёбшей под себя светлые мозги со всей России, а в некоторых областях – и не только. Каждый из них был Бонапартом в своём мире, обладая безраздельной властью, честолюбием и эгоизмом, переходящем в жестокость. Они никому не доверяли, никого не любили, и имели собственное представление о морали. Люди, состоящие из полутонов, наполовину ушедшие в тень, под покровом которой удобнее рассматривать собеседника, оставляя за кадром собственное лицо.

-- Это тебе. – гость поставил на столик ящичек красного дерева. – Думаю, ты одобришь мой выбор.
От футляра исходило скромное обаяние буржуазии, как и от самого дарителя. Он был одет в тёмный костюм, явно сшитый на берегах Темзы или Тибра. Рубашка и галстук были из той же серии. Можно было с достаточной степенью уверенности предположить, что даже бельё и носки были помечены монограммой владельца. Итальянские туфли свидетельствовали о немалом уважении к своей персоне.

Профессор, одетый в вылинявшие вельветовые брюки, мокасины и вольный кашемировый свитер, выглядел проще, но в этой простоте проскальзывала небрежность плотно обеспеченного человека. Оба явно не пренебрегали спортзалом и следили за собой.

-- О-го-го! – хозяин разглядывал вынутую бутылку. – Не вопрошаю на предмет подлинности, ибо полагаю, что ответ будет утвердительным. Но в наше синтетическое время это попахивает мистикой…. Душу в обмен не заложил?
За добродушной улыбкой скрывался изучающий взгляд.

-- Настоящий, не сомневайся. Вряд ли эти люди решатся рискнуть своей репутацией. Это Франции больше нет, а коньяк остался.
-- Так уж и нет?
-- Считай, что уже нет.
-- Ну тогда, -- Профессор указал на кресло. – приступим к дегустации.

-- Сколько лет не виделись, Генерал?
-- Восемь. При нашей деятельности часто ходить в гости непозволительная роскошь.
-- Тем не менее…? – в голосе мелькнула вопросительная нотка. Породистый французский коньяк под кубинскую сигару – дело приятное, но.… Но такие люди к таким людям просто так не ходят. В их мире вообще просто так ничего не делается. – С чем пожаловал, друг мой?
-- С предложением. – вместе с клубом ароматного дыма выдохнул собеседник. – Очень интересным предложением.
-- Излагай.
-- Я немного в курсе того, чем ты занимаешься. Именно ты, и твоя личная лаборатория. И вот именно тебе я предлагаю работать именно на меня.
-- Откуда такая осведомлённость?
-- Надеюсь, ты догадываешься, что в твоей конторе работает кое-кто из нашего ведомства?
Профессор пожал плечами:
-- Разумеется, как же без этого? Я немного потрудился над этой головоломкой, но думаю, что мои решения совпадут с правильными ответами. Список дать?
-- Не надо. Твои способности мне известны. Суть не в этом. Суть в том, что скоро начнутся интересные дела. Очень перспективные для тех, у кого на плечах голова, а не болванка под головной убор. Этими интересными делами намерен заняться я сам, а для этого мне нужны твои наработки.
-- Именно мои?
-- Именно твои. Видишь ли, затевая серьёзную игру надо быть уверенным в членах своей команды. И набирать нужно лучших. Скупой платит дважды.
-- Как я понимаю – ты уверен во мне? Почему?
-- Ты умный человек. Мы давно знаем друг друга, а потому нам не имеет смысла терять время на подготовительные телодвижения. Я привык добиваться своего, а ты в создавшейся ситуации всё равно будешь так или иначе вынужден примкнуть к кому то. И примкнёшь ко мне. Я хочу, чтобы наше сотрудничество началось раньше того момента, когда придётся вести переговоры. Повторяю, что я не хочу терять времени.
-- Понятно. А что это даст мне? Мне ведь, книжному червю, в общем и целом мало интересна вся эта политическая возня. Там, где сферы моих интересов пересекаются с интересами государства, я иду на разумный компромисс в пользу государства. Я уважаю любую власть, а она не трогает меня. Что же может заставить меня лезть не в свои сани?
-- Ты никуда и не полезешь. Мне от тебя требуется лишь участие в одном глобальном проекте, который выстрелит спустя довольно продолжительное время. Что ты выигрываешь? Ты просто не проигрываешь. Имеешь шанс совершить переворот в науке и истории. Имеешь ничем не ограниченные возможности. Ничем, понимаешь?
-- Только тобой?
-- А зачем нам мешать друг другу? В закрутившейся кутерьме, которая протянется ни один год, погорят очень, очень многие. Ты поможешь государству восполнить дефицит кадров. В принципе – благое дело. То же почти, что произошло с нами, только на качественно новом уровне. Мне понадобятся абсолютно новые люди. Умные, решительные, исполнительные и абсолютно подконтрольные. Гарантией твоей безопасности и важности будет то, что без тебя я не смогу управляться со всем этим хозяйством. Ты мне нужен. Я, разумеется, имел в виду, что ты нужен государству. – Генерал тонко улыбнулся. Так мог бы улыбнуться щитомордник, буде у него возникло бы такое странное желание.
-- Фашизмом попахивает. – рассеяно заметил учёный, явно занимающийся сложными подсчётами. – Как-то не очень демократично выращивать рабов в пробирке. Извини, я имел в виду: новых свободных граждан.
-- Какая там демократия, мой старый, умный и остроумный друг? Где ты её видел? Фашизм, коммунизм, тоталитаризм, демократия… Всё это разные названия одного и того же. Старо, как мир. Кучка жлобов контролирует события в мире, сталкивая народы лбами по своему усмотрению. Кнут и пряник. «Разделяй и властвуй» Или «Объединяй и властвуй» Один хрен. Это примитивная, хотя уже очень перегруженная, искусственно усложнённая система. А чем сложнее система….
-- Тем она легче даёт сбой. – закончил Профессор. – Ну, а что можешь предложить ты? Сломать, и заменить на более простую и надёжную? Так?
-- Именно. Нынче это удастся. Мир трещит по швам так, что никому никогда и не снилось. Карибский кризис – детский лепет, баловство. Может начаться такое, что Оруелл отдыхает. Почище звёздных войн, только страшнее и натуральнее.
-- Пророкам библейским это уже снилось. Не знаком с их долгоиграющими прогнозами, а?
-- Извини, но на религиозные бредни меня уже не хватает. Эти хлопчики уже своё отыграли. Был шанс воспользоваться ими, в средневековье, да и то напортачили. Хотя, надо признаться, идеи были сильные, база добротная.
-- Ещё бы! Но, как известно, «трудно быть богом» Если, конечно, не создать новое человечество, как я понял твою мысль. Качественно новое. Только вот: доброкачественное, или злокачественное?
-- Без разницы. Одно перетекает в другое. Это вопрос времени или угла зрения на вопрос. Можешь считать, что я возомнил себя богом, а тебя второй его ипостасью. Творческим духом.
-- В Апокалипсисе такого персонажа назвали Зверем.
-- Пусть так. Хотя… зверей этих я вообще ликвидирую, слишком их расплодилось. И всех их заокеанских пастырей. Только пух полетит…. Ну, что думаешь?
-- Что думаю…. Думаю, что идея твоя не нова. Был такой один, в романе Достоевского, Шигалев. Половину в расход, а из второй – девять десятых с песнями и плясками кормят одну оставшуюся часть. Пытались уже кое-кто, да не срослось.
-- Время было другое. Тогда ещё помнили, кто такой этот самый Достоевский. Сейчас поколение тех, кто о нём не слышал, а если и слышал, то думает, что это ресторан в районе Сенной площади города Петербурга. Ещё лет десять – и всё. Закроется кабак, и великий писатель будет стёрт из памяти народной. Удалён, как ненужный файл. Другое время, другие задачи, а главное – совсем другие возможности. Шигалев твой пищал бы от восторга и лишился чувств. Вспышка какого-нибудь куриного гриппа, и половины Китая как корова языком…. А курятник этот, с курями бацилльными – под Тобольском…
-- Слышал, слышал. В курсе ваших подвигов. Аналитики и у меня имеются.
-- Ещё бы ты не слышал. Только твои ребята этот вирус с любовью вырастили, а я с тем же нежным чувством применил.
--Знаю про твои нежные чувства к достижениям науки. Да и правда, куда бы зашла наша наука без крупномасштабных опытов? Тут мы с тобой сходимся. Суха теория… А вот не хочешь ли в контексте нашей милой беседы поглядеть на одно моё скромное достижение? Каюсь, похвастаться хочу. Мой скромный опыт.

Профессор освежил бокалы, отхлебнул, и не выпуска своей заздравной чаши из рук, подошёл к окну. Дождь неуступчиво барабанил по стеклу.

-- Думаешь, погода тоже моих рук дело? – пошутил гость, поднимаясь из кресла. – Не бойся, не утоплю.
-- Видишь? – Профессор кивнул головой в сторону землекопа. Сценка из исторического фильма, наглядно иллюстрирующая низкую производительность рабского труда. – Что ты о нём скажешь?
-- Он сумасшедший. – довольно уверенно спрогнозировал Генерал, в уме прикидывая количество вывезенной глины. – Ты или очень хорошо ему платишь, или садист. Кто это?
Человек аккуратно установил пустую тачку и начал методично наполнять её. Жидкая грязь грузно чавкала, дождь лил, как из ведра. Более безнадёжной картины невозможно представить в третьем тысячелетии.

-- Восьмой день трудится. – с недоуменным восхищением замычал Профессор. – От рассвета до заката. Хочешь посмотреть на него поближе? Он, разумеется, переоденется.
Генерал кивнул. Во взгляде холодных глаз поселилась заинтересованность. Профессор включил громкую связь и позвал:
-- Агасфер! Поднимись ко мне в кабинет. У нас гость.
Человек воткнул лопату, выдрался из размякшей породы, вытер сапоги о траву и направился к дому. На окно он не взглянул, но чувствительный к таким вещам Генерал почувствовал, что взгляд был. Исподлобья, мельком, но был.

Человек был молод, высок и серьёзен. Мешковатый рабочий комбинезон скрывал физическую составляющую, но намётанный глаз Генерала уловил её значительный потенциал. Восемь дней месить грязь под дождём… Это вроде тренировки спецназа. Загар был естественным. Худощавое лицо и кисти рук обветрены. Явно, что домоседом их обладатель не был. Однако высокий лоб и внимательный взгляд свидетельствовали о высоком уровне интеллекта. Выражение лица было сдержанным: ни волнения, ни настороженности. Ничего.

-- Агасфер! – профессор ещё раз назвал человека странным прозвищем, и не похоже было, что тот привык отзываться на иное, сколь ни будь человеческое имя. – Это мой старый друг. Я хотел бы в его присутствии задать тебе несколько вопросов. Ты не против побеседовать?
-- Нет. – голос был вежлив и бесстрастен.
-- Тебе не надоело копать?
-- Нет.
-- Ты не устал?
-- Нет.
-- Тебе не хотелось бы сменить занятие?
-- Нет, эта работа хорошо развивает мышцы, позволяет сконцентрироваться, и не мешает думать.
-- А о чём, позволь спросить, ты думаешь в процессе этих упражнений с лопатой?
--Я произвольно выбираю тему. Сейчас пытаюсь максимально проанализировать свои знания о пространстве и времени.
-- Ну и как успехи? – брови профессора поползли вверх, в насмешливом удивлении. Это бросалось в глаза. Иронизировал он намеренно, вызывая собеседника на реакцию. Но реакции не наблюдалось. Не моргнув глазом, он ответил:
-- Много противоречивых теорий на основе узкой базы начальных представлений. Мне представляется, что это скорее вопрос философии, а не физики.
-- Это твой собственный вывод, или вывод с которым ты согласен? Ты ничего не заметил, занимаясь физической работой? Я имею в виду – взаимосвязь физических усилий и процесса мышления.
-- При нормальном усилии мысль движется ровно, усилие вызывает обострённую реакцию, сбивающую обычный ритм, но способствующую интуитивному прозрению, рывку сознания. Определённая усталость действует на мозг отупляюще, снижая его продуктивность.
-- Браво, друг мой! Твои наблюдения в целом верны. Полагаю, что прочувствовав всё это на собственной шкуре, ты уже не станешь тратить время на штудирование толстых томов по психологии и физиологии?
-- Возможно, что в книгах есть нечто, чего я не заметил, или с чем я не столкнулся на личном опыте.
-- Возможно, возможно… Да, Агасфер! Я обнаружил, что в одной из программ компьютера произошёл сбой. Ты не мог бы решить эту проблему наиболее рациональным образом?
-- В таком случае мне стоит идти копать.— человек на пару секунд задержался с ответом.
-- Иди… Хотя нет…. Постой. Отдохни с полчасика, а затем приготовь нам чего-нибудь закусить. На собственное усмотрение.
-- Горячее или холодное?
-- Горячее. И возьми бутылку водки. Иди, подашь сюда, когда управишься.
Человек кивнул и вышел. За время разговора на лице не отразилось никаких эмоций. Двигался он бесшумно, и неслышно прикрыл дверь.

-- Каков фрукт, а?! – Профессор потёр руки, жмурясь от удовольствия, и не скрывая этого. – О пространстве он думает!
-- И времени. – задумчиво протянул гость. – А сколько лет этому мыслителю? На вид – лет двадцать пять, но что-то слишком умный… И выносливый.
-- Ему восемь лет. – Профессор лучился довольством, отслеживая недоумение, разливающееся по лицу собеседника. – Восемь лет и четыре месяца. Предваряя твой вопрос, отвечаю: да, я его сделал. Лавры Франкенштейна не давали мне спокойно спать по ночам. И я сделал нового человека. То, о чём ты и мечтаешь. Я для него и отец, и мать, и Господь Бог. Вот так. Но…
-- Но…?
-- Пока в единственном экземпляре. И этот экземпляр ещё только формируется. Окончательного результата наших игрищ я не знаю сам. Но впечатляет, согласись? «Мне стоит идти копать» Молодец!
-- Чем ты восторгаешься?
-- Я поставил ему задачу: наиболее рационально решить проблему с компьютером. Замечаешь? Не восстановить программу, а решить возникшую проблему наиболее рационально. Он моментально проанализировал ситуацию. Сбоев в компьютере отродясь не было, да они и в принципе невозможны. Решение надо принять в твоём присутствии, значит сбой, если он и имеет место быть, возник не случайно, а умышленно. Простая логика: сбой устроил я сам, и наиболее рационально мне же самому его и устранить, не разыгрывая дешёвый спектакль.
-- Тебе не кажется, что такие умозаключения могут далеко завести? Ему нужно делать, а не думать.
-- Ты не понял мою мысль. Он не робот. Он не раб. Он мыслит, мыслит со страшной скоростью. Мозг настолько универсальнее и мощнее любого компьютера, что это даже невозможно представить. Но его надо уметь включать. Он умеет. Он может то, чему не научишь ни один процессор: делать самостоятельные выводы. Ему не нужно объяснять заднюю мысль. Интуиция, совмещённая с интеллектом! Это сверхчеловек, его можно было бы с лёгким сердцем назвать Адамом, порождением Творца.
-- Я, гляжу, ты тоже не прочь почувствовать себя в этой роли? – Генерал усмехнулся.
-- Разумеется нет! Зачем мне ваньку валять? Мы с тобой понимаем друг друга. Я мог бы тебе не показывать это чудо природы, если бы уже до твоего прихода не был с тобою согласен.
-- Это приятно слышать. А ты не предполагаешь, что он просто не захотел опозориться? Побоялся не справиться с задачей?
-- Он вообще ничего не боится и не понимает, что такое позор. Он покорен. Абсолютно, до безобразия. У него есть ум, ощущения, но нет эмоций. Он совершенно безличен. Может целый день разгребать дерьмо, затем перед сном читать таблицу Брадиса, а ночью, встав по будильнику – учиться играть на скрипке или плести вологодские кружева. Уникум, так его маму!
-- Которой у него не было, не так ли? Он ведь клон?
-- Нет, он не клон. Мать у него была, да и отец тоже. Он переделанный. Перекроенный от шишковидной железы до гениталий. Замена некоторых генов, стимуляция определённых разделов мозга… Долго это объяснять, но поработали над ним – будьте-нате! Знаешь, что самое интересное? За восемь лет он почти не изменился внешне. Мозги старика Эйнштейна в теле Брюса Ли. Это монстр, прости Господи, но совершенно обворожительный, извини уж за сантименты. Каюсь – пристрастен. Горжусь, как папа сыном.
-- Подожди с сантиментами… Что значит: не изменился?
-- Не стареет. – Профессор пробарабанил по столешнице нечто бравурное, и продолжил:
-- Представляешь, что может выйти из этого существа? Непрерывное развитие интеллекта и …. Бессмертие. Страшно, но интересно.
-- Но это же нереально! – Генерал впился взглядом в лицо Профессора. – А если реально, то… Ты, надеюсь, фиксировал все манипуляции, что вы там с ним проказничали?
-- Конечно. Но не надейся, что я открыл эликсир бессмертия. Видишь ли, помимо наших усилий, его оттуда – он ткнул пальцем в потолок – подкорректировали.
-- Это как?
-- У него в башке, да и по всему телу, была целая сеть чипов растянута. Как минное поле. Стимулировали нервные окончания, энергетические каналы, ну и всякое такое разное… Так вот во всей этой электронной сбруе нашего чудака в лес потянуло, за грибами. Я его почему и прозвал Агасфером, Вечным Жидом то бишь, что если и есть у него склонности, то только эта. Страшно бродить любит на своих двоих. Как-то это его стимулирует, что ли… Ну и отправился. В грозу. Так его, болезного, молнией шандарахнуло. Что интересно – два дня пролежал в каматозе, и прочухался. Ни седины, ни заикания. Под себя не ходит и рассуждает здраво, не хуже нас с тобой. А теперь ещё и впрямь вечным стал.
-- А электроника?
-- Полетела к чертям, ясное дело! Человеческий фактор, как какой-то перестроечный дурак сформулировал. Глупо, но точно. Имеет место быть, а в чём смысл – непонятно. Изменений никаких: крови там, скорости внутренних процессов в организме, обновления клеток… ничего! Всё в норме. Но вот одну странность я подметил. Психосоматика у него работает иначе. Под наркозом его резать можно, а на живую бесполезно.
-- То есть в здравом уме он сам себя регулирует? Так?
-- В точку. Погоди, вот он сейчас явится, я тебе один фокус покажу.
-- Слушай, -- Генерал был заинтригован. – а ты уверен в нём? Не соскочит он с катушек в один прекрасный день? Надоест ему говно месить у тебя под окнами, или прочухает, что он супермен, а не ишак… Махнёт лопатой не в ту сторону, а у тебя даже наследника нет. Если ты, конечно, его усыновить не собираешься.
-- Это мысль, но меня больше устраивает роль бога. Пойми, он уверен, что вообще не человек. Его прошлое в полной тьме. Нету прошлого. Он знает только то, что я ему разрешаю узнать. Читает то, что я велю. Он не прочитал ни одной нормальной книги, только учебники, справочники, инструкции. Даже газет никогда не видел. Лаборатория, этот дом, лес. Всё. У него нет представлений об окружающем мире. Он знает, что его сотворил я, и ему этого достаточно. Я даже не ограничиваю его. Он волен уйти. Только куда ему направляться? Ни голограммы у него нет, ни документов. Его вообще нет. В лес? Пусть топает, я не держу. Я ему всё это объяснил: что лучше жить у меня, чем где-либо, лучше учиться и развиваться. Только таким образом можно попытаться стать ни чем-то, а кем-то. И он старается, хотя, если по совести – мне порою кажется, что этот высокий статус его мало волнует. Не чувствует он горделивого личностного зуда, наплевать ему на то, что якобы это звучит гордо. Не знает он, что такое гордость. Он копает не только потому, что я ему приказал. Не потому, что хочет этим чего-то заслужить. Ему это нравится, понимаешь? Он развивает в себе новые ощущения. И не отягощён бременем ложных предрассудков. Он святой. Думает и копает. Развивается, и очень этим доволен. Он идеальный гражданин, потому что вообще ничего не знает ни о каком государстве.
-- Ну а если узнает? Захочет не за грибами, а в Москву прогуляться? Тут недалече, а при его способностях и наклонностях… Не опасаешься?
-- Пускай прогуляется. Даже интересно будет. Придёт время – я эту идейку ему сам подкину. Долго он продержится без денег, документов и опыта в двадцатимиллионном гадюшнике? Согласись, любопытно понаблюдать восьмилетнего ребёнка с хорошо развитыми мышцами, эрудированного и дикого одновременно. Новый Маугли. Фантастика.
-- Потерять своё чудо не боишься?
-- Скажу тебе по секрету, что кое-что из электронной дряни я ему оставил. Найти его будет несложно, если в пределах земного шара, конечно. Идти ему придётся. Детей от груди отнимать надо, да и планчик у меня насчёт него один вытанцовывается. Если не подохнет, то я из него много чего настрогаю. Не захочет, чтоб его порвали, сам людей жрать будет.
-- Да ты, братец, не меньший людоед, чем я. Масштабов только не хватает. Мы с тобой сработаемся.
-- Сработаемся. – согласился людоед.— А вот и наш философ пожаловал. Ну, Агасфер, чем побалуешь?

Человек вкатил сервировочный столик. Помимо запотевшего графина на нём фигурировала супница, кастрюлька, менажница с закусками и два прибора. Очень быстро и ловко он накрыл стол и остановился в ожидании распоряжений.
-- Что у нас тут нынче? Русская национальная? Видишь, Генерал, чем кормит меня? Как в колхозе смерда сиволапого… Обслужи, что ли, пусть старый друг попробует, чем ты меня травишь… Не пересолил? Руки после восьми дней не дрожат? Опозоришь меня, чего доброго, лучше бы и правда копал…

Генерал внимательно следил за лицом уничижаемого повара. Хамоватое поведение Профессора вновь провоцировало, но увы! Ровное и покойное лицо не изменилось ни на йоту. «Кремень» -- с невольным уважением подумалось много повидавшему на своём веку спецу. Человек поднял крышку и аккуратно разлил по тарелкам горячее варево.

-- Щи! Кислые! — генерал был удивлён. – Я уж думал, он нам какой жульен сообразит.
-- А ты попробуй, попробуй! – подначил хозяин, разливая водку. – Соображает, что нужно к водочке, хоть и не пил её никогда.
Щи были великолепными.

-- Умеет. – одобрительно кивнул гость, отведав пару ложек. – Везёт тебе! И копает, и готовит, и… всё мастерски.
-- Ну так! Главное – сам научился. Поваренные книги читает как занимательную физику, верно? – повернулся он к своему гениальному детищу.
-- Они познавательнее. – невозмутимо согласился тот.
-- Нет, ты только посмотри на него! – вконец развеселился папаша. – Может и познавательнее математики, что скажешь?
-- Математика познавательнее, так как более отвлечённа. Оперировать материальными объектами можно только в определённых границах, а мир чисел беспределен.
-- Молодец, умница, дай руку! Угодил старику! – Профессор протянул руку и человек послушно протянул свою….

Дальнейшее было полной неожиданностью для Генерала. Профессор быстро полоснул по запястью человека чем-то острым. Из пореза брызнула струя крови, заливая белую куртку и стекая по кисти. Генерал инстинктивно сгруппировался, ожидая реакции. Её не последовало. Опять. Ни вздоха, ни вскрика, ни скрипа зубов. Никаких телодвижений. Серьёзное, но равнодушное лицо, разве что глаза потемнели. Но это могло показаться, а так: ни тени испуга, раздражения или злобы.

-- Смотри! – Профессор развернул залитую кровью руку так, чтобы был виден глубокий порез. Намочив водкой салфетку, он несколькими движениями смыл кровь. Рана уже не кровоточила. – Смотри внимательнее!
Порез затягивался. Через несколько минут он уже напоминал большую, но не опасную царапину.
-- Пара часов – и останется розовый шрам. К утру будет белым. Спустя две недели не останется ничего. – Профессор вытер собственную руку, сунул салфетку в руки Агасферу и буднично поинтересовался:
-- Что у нас там на второе?
-- Битое мясо в сметане. – ровно ответствовал тот. – Подогреть?
-- Не надо. Спасибо, дорогой. Извини за комедию, но это было нужно. Иди, отдыхай. Копать больше не нужно. Посуду я уберу сам. Ступай.
Человек кивнул ему, затем гостю, и удалился. Ровным, размеренным, неслышным шагом.
-- Когда-нибудь он тебя убьёт, помяни слово. – низким голосом пообещал потрясённый Генерал. – И суд присяжных его оправдает.
-- Если мы будем честно делать своё дело, дорогой, то через десяток лет все суды будут военно-полевые. – Профессор поднёс к губам рюмку. – За сотрудничество!
--За сотрудничество. – повторил Генерал, невольно разглядывая бурое пятно, выделяющееся на обшлаге светлого свитера. – Ох, и мясники же мы с тобой, брат!
Последние несколько реплик были очень близки к истине. Пока что далёкой.

2014 год. Июль.

… просто захотел жрать. Патологически, как именуется в медицине. Но я не имею отношения к патологии. Она касается лишь тех, кто гордо именует себя человеком. Образом божьим. Венцом творения. А я -- сущность. Существую. Но, хотя мне и не столь уж важны обстоятельства моего существования, есть захотелось страшно и я очнулся…

… заново научился смеяться. Да и как не рассмеяться, прости Господи, глядя в задумчивые глаза этого долбня, препарирующего мою душу? Сколько нужно закончить факультетов, чтобы осознать, что у объекта исследования нет души?…

…держат в неком заведении. Сплошной кафель и нержавейка. Уютное кресло из легированной стали. Литое. Я притянут к нему так, что мы составляем нечто целое. Можно качнуть головой. Тогда на мониторе начинается движение. Монитор связан со мною высокочастотной пуповиной. Несколько сот разноцветных проводков питают его содержимым моей черепной коробки. Индивид в белом халате напряжённо вглядывается в экран. Его губы шевелятся. Он готов принимать производимое нами. Терпения у него хоть отбавляй. Роды затягиваются, но он не призывает меня поднатужится. Всё должно быть естественно, считает он. На его месте я давно применил бы скальпель и болгарку, но он не хирург. Он акушер от психиатрии. И акушер неважный. Я рожу ему мёртвое дитя….

…Накачали синтетикой. Порою перестаю чувствовать тело. Становлюсь холодным. Холод проникает и в мозг. Ощущение ледяного шара в голове. Вдруг появляются мысли, много мыслей, очень много… Искрят по поверхности шара, толкают друг друга, переплетаются в бредовую сеть. На экране начинается буйство. Акушер напрягается до дрожи, потеет и начинает вонять. Его челюсть мелко дрожит в ожидании чуда. Чуда не происходит: наблюдение за этим уродцем отвлекают меня, я переключаюсь и успокаиваюсь. Он вытирает пот, сокрушенно покачивает головой, и снова упирается в монитор. Бдит….

…Сколько времени всё это продолжается? Ни дня, ни ночи здесь не положено. Ему кажется, что это сильное средство. Большой просчёт. Сон не приносит мне никакого облегчения, наоборот. Он не догадывается об этом. Может, дать шанс? А если и сам уже догадался? Что показывает этот поганый монитор в те недолгие промежутки, когда я отключаюсь? Пожалуй, что волнуюсь я зря: в противном случае я вообще непрерывно бы спал. Он закололи бы меня сонниками до потери пульса. Хорошо сказал: волнуюсь. В том-то и пафос, что волнения нет. Констатация факта, не более. Но меня начинает угнетать вся эта однообразная канитель с убогими попытками вывести меня из транса. Пора сменить программу. Убожество у экрана трёт глазёнки. Рубится, бедолага. Ладно. Сейчас мы его разбудим… Я осторожно приоткрываю рот и облизываю онемевшие губы (прибор реагирует даже на мимику), а затем добродушно улыбаюсь и …

Думаю, что попроси у меня закурить компьютер, я удивился бы меньше. За те две недели, пока продолжались бессильные потуги добиться реакции от этого монстра, я уже отчаялся в своей затее и перестал его бояться. От хриплого голоса за спиной меня качнуло, а в следующий миг я почувствовал, как на лбу выступает предательская испарина. Это длилось каких-то пару секунд, но повернулся я к нему уже мокрый насквозь. Он улыбался! В жизни, наверное, всем приходилось испытывать страх, я и сам повидал много всякого, но тут просто замер, оцепенел от ужаса. Так, верно, чувствует себя кролик, приглашённый на ужин к удаву. Его величество людоед улыбались мне!

…Мне пришло в голову, что он навалил в портки от неожиданности. Эффект, которого удалось достигнуть, был даже сильнее, чем я ожидал. Поэтому я подержал паузу, пока дурачок оправился от шока, а затем придал лицу выражение некоторой задумчивой грусти, вызванной его недоумением. И уже вовсе интимно, с просительной ноткою в голосе, повторил свою маленькую просьбу:
-- Не найдётся ли у вас сигаретки, Андрей Николаевич?
Разумеется, последовала стандартная реакция: в глазах паника, в теле дрожь, в мыслях хаос. Только слюни не текут от потрясения. Вот кадык дёрнулся пару раз, рот начал приоткрываться…
-- Откуда …вы…вы …Как вы узнали моё имя?!
С сиплого в начале дурацкой фразы, в конце голос соскочил на гаденький фальцет. Истерики только не хватало. Пора направить наши отношения в конструктивное русло.
-- Не нервничайте по пустякам, дорогой вы мой специалист по извилинам. Я просто наблюдателен и хорошо запоминаю интересующие меня вещи, имена, и многое другое. Вас назвали по имени, когда прицепляли всю эту бесполезную электронную сбрую. Один лишь раз. Но ведь все были уверены, что я в состоянии невменяемом, и даже не очень совместимом с жизнью? Кома? Летаргия? Транс? Не судите коллег за нарушение секретности, вы ведь и сами этого не заметили, не так ли? Вот я и ответил на ваш вопрос. А как насчёт сигареты?
Тут уж эскулап оказался в полнейшем замешательстве. То, что он курит, я понял по желтизне на указательном пальце. Но я его курящим не видел. При мне он воздерживался (не такой он и слабый, если вдуматься). Теперь он быстро соображал: просто отказать мне, или прикинуться борцом за здоровый образ жизни.
-- Я вам, безусловно, дам сигарету, но… -- тут он замялся, - Как вы будете курить? Ведь руки-то у вас…
-- А вы прикурите, Андрей Николаевич, сами, да и поднесите к моим устам сахарным, я не брезглив, знаете ли. Нам с вами ещё не раз беседовать, а вместе выкуренная папироска сближает, единит, облегчает взаимопонимание.
Это я уже пытал его по полной программе: упоминание об устах его тряхануло. Скулы дёрнулись. Серые глаза потемнели. Море в шторм. Боится, ох боится меня Андрей Николаевич… Не боец, жидковат в коленках. Даже скучно таких пугать. Не светит мне никотина (да и не особенно-то он мне и нужен, если честно).
-- Приговорённым к вышке, и то давали курнуть напоследок. -- это я очень выразительно, с чувством, с болью. – А я, может, и вовсе не виновен ни в чём….

Я сейчас не понимаю, как смог так быстро прийти в себя. Видно от злости, когда понял, что он специально пугает меня. До того момента меня просто мутило от страха перед этой улыбающейся тварью. Но когда он начал кривляться, меня как взорвало изнутри. В животе всё как будто свернулось, а затем скакнуло вверх, ударило изнутри в мозг, так, что в глазах потемнело. В тот момент я готов был сам убить его, гадину. Но это вдруг перешло в какую-то ровную, холодную ненависть, в непонятную отрешённость… Я достал пачку, неторопливо достал сигарету, щёлкнул зажигалкой и пару раз глубоко затянулся. Потом направился в его сторону…

…Не ожидал я от него такого. Когда сигарету мне в рот пихал, даже руки не дрожали. Ай да храбрый сукин сын, докторишка! От никотина замутило, дым попал в глаз, отчего по скуле проползла слеза. Хотел бы я сам на себя поглядеть в таком ракурсе. Никогда не плакал. Губам стало жарко. Чинарик изо рта он вынимать не будет, это уж точно. Насупился, молчит, а глазёнки спокойные и злые, впрямь как у меня в пору золотой юности. Но молодец, молодец… Не ожидал от него -- такой вроде кока, а с норовом. Найдёт он мне пепельницу, или на пол плевать?! Я всё же не панк паршивый малолетний….

Несмотря на потрясение, мне было о чём подумать. И думать приходилось быстро. То, что он с такой лёгкостью провёл всю нашу контору, наводило на некоторые сомнения в успехе нашего предприятия. Вся наша техника обгадилась, а вместе с нею и я со своими прогнозами. Деятельность его мозга абсолютно не вписалась в наши схемы. В то время, когда он произносил свои насмешливые сентенции, активность нейронов была даже ниже тех показателей, которые прибор регистрировал в состоянии анабиоза. Сам регулирует процессы внутри себя. Полный бред. Он инопланетянин или мутант. Это невозможно, но это факт: люди себя так не ведут. Но я знаю, что он человек! Курит мои сигареты и наблюдает меня. Не я его, а он меня! Взгляд у него неприятный: как лазерный прицел. В рёбра не упирается, но деться некуда….

-- Пепельницы у меня нет. Знал бы – приготовил заранее, но это мы исправим со временем, а пока плюйте на пол. Плюйте, плюйте… В рот я вам, извините, не полезу.
…Ну и правильно, что не лезешь. Вот ещё! А плевать я не буду. Не люблю свинства…

Он проглотил окурок. Псих, точно псих!

-- Теперь у меня будет изжога. Но это не главное. Плохо то, что если плеваться вокруг, то вы мне и писать в штаны присоветуете. А я, обоссавшись, к беседам не расположен.
-- Мне кажется, что вы слишком самонадеянны… Указывать вы мне не будете, и хамить тоже. Вы не знаете, где находитесь, я могу….
-- Я, Андрей Николаевич, вполне отдаю себе отчёт в том, где нахожусь. И, поверьте на слово, это вы самонадеянны, ничего путного обо мне не зная, и, тем не менее, рискуя диктовать условия. Я ответил хамством на хамство. Для того, чтобы вы не увлекались ролью распорядителя чужих судеб. Надо вам научиться, не только совершать поступки, но и предвидеть их последствия. Дали безрукому сигаретку – так извольте и пепельницу сообразить. Так и следует поступать согласно здравому смыслу и этике. Был бы я вам не нужен, не сидели бы вы около меня сутками. Интересен я вам. Нужен. Вот и ведите себя по-человечески, а не по-свински. Вот ведь придумали: боитесь меня до судорог, а выпираетесь как муха на стекле. Нехорошо у нас с вами получается, совсем никуда! Просто край, не знаю, что и делать то с вами? Может, проучить вас слегка, а?

Он абсолютно нормален, это несомненно. И в то же время безумен, страшно безумен. Безумцы порою гораздо логичнее и последовательнее нормальных людей. К тому же он прав: именно я опасаюсь его, а он, вроде, вовсе не взволнован своими перспективами на будущее. С ним невозможно играть по нашим правилам, придётся соглашаться на его условия. На него бесполезно давить, не имеет смысла пытаться обманывать. Можно только дать ему возможность самому выговориться. А для этого, чёрт меня подери, я должен перестать его бояться! Говорит, как персонаж из романов Достоевского. Он умён и гордится этим. Вот на гордости-то я его и поймаю. Угрожает, сука! Списал бы я тебя вчистую… Нет, хватит психовать, надо пользоваться ситуацией, пока он и впрямь не отчебучит чего-нибудь вроде очередной клинической смерти.

-- Почему вам вдруг вздумалось так внезапно ожить? Напугать меня хотелось? Напугали, признаюсь. Но сами подумайте: зачем вам меня стращать-то постоянно? Если у меня нервы сдадут, то пришлют другого специалиста. Ему надоест вас бояться, сделают вам укол очередной витаминный коктейль с цианидом - и всё! Вам это нужно? Вы наблюдали за мной две недели, многое поняли, многое передумали. Пошли на контакт. И вдруг окурки глотаете. К чему вся эта комедия? Я ведь понимаю, что вы не псих. Понимаю, что у вас какая-то уникальная сила внутри. Играете вы со мной, забавляетесь. Вы голосом, интонацией, владеете замечательно, мимика великолепная, самообладание потрясающее. Но вот глаза выдают. Ясно, что юродствуете. Ваше право держать меня за идиота, но лучше бы всё же достигнуть взаимопонимания. Впрочем, ошибки с пепельницей я не повторю, и прикуривать больше вам сигарету не стану. Если мы с вами поладим, то сами будете и прикуривать, и питаться не внутривенно. И писать не в штаны. Подумайте. Я сегодня уйду – устал от вас порядком. А вы подумайте. Теперь, когда вы воскресли, от вас не отстанут, это уж точно. Может, договоримся?
…И ведь ушёл! Нервишки-то у него поигрывают, это факт. Главного я добился: доложит обо всём, они посовещаются часа четыре, он на говно изойдёт, но докажет свои права на работу со мною. Меня переведут в другое уютное гнёздышко, нашпигованное аппаратурой. И начнём мы с ним разводить друг друга. А когда я его обману, то и покину. Всё очень хорошо...

Он собирается играть со мной по своим правилам. А мне надо понять по каким. Но как он спокоен, дьявол этакий! Всё-таки ненормален….

Спать, спать, спать…

Встретились они, однако, лишь через три дня. Комната наводила на мысль о кубизме. Сплошные кубы. Стол, стул, лежанка. Стены, пол, кубики – всё затянуто в мягкую синтетическую оболочку. Стол вплотную к прочной глухой перегородке. Он полый внутри, и поворачивается вокруг своей оси. Таким образом доставляется пища. У противоположной стены биотуалет и резиновая раковина. Здесь от пищи избавляются и умывают руки, благо теперь они свободны. Все процессы протекают под ненавязчивым, но пристальным наблюдением восьми скрытых камер. Взглянуть можно и в зеркало. Оно утоплено в стену, выдерживает выстрел в упор и по желанию трансформируется в окно. По желанию находящегося с другой стороны.

Андрей Николаевич уже около часа наблюдал за подопечным. Высокий, сутулый, худой -- меньше всего он напоминал убийцу. Однако это была мимикрия. Уже при первичном обследовании выяснилось, что несносная худоба присуща весьма и весьма мускулистому телу, сутулость явно была наигранной. Ему вернули одежду, ещё больше усугублявшую заблуждение насчёт истинного положения вещей. В свитере, мешковатых джинсах и битых мокасинах, нечёсаный и небритый, он напоминал безработного, скорее даже банального бомжа. Лицо опухло ото сна и выражало полное равнодушие. Всё время, пока Андрей Николаевич наблюдал за ним, он просидел на полу, привалившись спиной к своему спартанскому ложу, и уставившись в стену. Видеозапись свидетельствовала о том, что большую часть времени человек проспал. Ел всего два раза. В первый раз съел всё подчистую, во второй – только притронулся. В первый день много ходил, а затем сидел на полу в полной апатии. Не рвался, не метался, не ругался. Выкурил за два дня всего три сигареты. Пепел аккуратно стряхивал в раковину, а окурки выбросил в туалет. Всё. Пора начинать работу. Александр Николаевич включил селектор и произнёс:

-- Доброе утро. Взгляните, пожалуйста, в зеркало.

В зеркало человек взглянул не сразу. Внезапное вторжение в его замкнутый мирок, казалось, не возбудило в нём никаких ответных реакций. На опухшей физиономии всё также сохранялось выражение фатального безразличия. С минуту продолжалась эта демонстрация отторжения, затем голова медленно повернулась в указанном направлении. Метаморфоза, произошедшая с зеркалом, не удивила и не заинтересовала. Таким взглядом старая корова реагирует на новые валенки своей хозяйки. Спокойный взгляд слабо развитого мирного существа. С рогами, но уже одомашненного. Некоторое время он задумчиво всматривался в лицо своего куратора, а затем вдруг как- то очень просто и по-доброму улыбнулся:
-- Что же так долго-то, Андрей Николаевич? Я уже забывать вас начал, подумал, что отказались вы от меня, разобиделись на что… Но, вижу, ошибся, слава богу за всё! Рад, что заблуждался, что напраслину возводил, так и то только потому, что слаб душою и низок, ничтожен…
-- Да хватит вам паясничать, вы бы лучше сказали, как вас зовут. – голос врача был жёсток. И не потому, что он был так уж обидчив, а потому, что в лице именно этого существа глумливо-жалостливые пародийные нотки вызывали безотчётный страх и отвращение. – Имя у вас есть?
Тот улыбнулся ещё шире и добродушней:
-- Агасфером кличут.
-- Как?! Вы что, снова издеваетесь?
-- И вовсе нет! Истинную правду глаголю, ибо сызмальства ко вранью не привык, и почитаю ложь за мерзость пред Господом и людьми. Отец названный так величать изволили, а иных родственников не имею, утратив их в силу неведомых мне огорчительных обстоятельств. – при последних словах лицо урода приобрело оттенок столь правдивого переживания, что невольно захотелось ему поверить. Андрей Николаевич начал тихо злиться, понимая, что эта тварь вновь взялась за своё, стремясь в нелепой буффонаде спрятать концы… Хотя какие концы?! Нет у них ничего, кроме подозрений, косвенных, пусть даже и ужасающих, фактов, да физиологических странностей самого подозреваемого, с которыми невесть что и делать…
-- Ладно, допустим… но если по совести, то трудно как-то общаться, называя вас таким…э-э-э…странным именем.
Человек со странностями сочувственно покачал головой, выпятив губу, а затем жизнерадостно встрепенулся:
-- А вы меня, Андрей свет Николаевич, зовите как вам удобно, придумайте что попроще. Мне ведь всё равно, как вы меня назовёте, хозяин-барин… Саввой, например.
-- Почему Саввой? Почему не Ганнибалом? – раздражение давало себя знать, и намёк на именитого в прошлом киногероя был даже не прозрачным. Скорее -- примитивно грубым. Но собеседник даже ухом не повёл, а с подкупающей словоохотливостью пустился в объяснения:
-- Ну, а что плохого в Савве? Старинное, исконно русское имя… Ведь моё-то у вас сократить никак не получится. Не Сферой же? Оно и неплохо, но женского рода, а…
-- Хорошо, хорошо! Пусть будет Савва, на том и порешим.
Андрей Николаевич начал свирепеть. Этот гад не был сумасшедшим, в этом он мог поклястся, но был архинаглым и бесстрашным типом. Он упорно не чувствовал себя узником, а допрос превращал в комедию, от которой судя по всему получал немалое удовольствие. Ладно, пусть себе ёрничает, пусть глумится – только бы разговорить.
-- Итак, Савва…
-- Да, Андрей Николаевич! – моментально отозвался наглец, и даже вскочил с топчана, всем своим видом демонстрируя желание помочь. – Слушаю вас внимательно.
-- Сядьте, пожалуйста. – человек сел. – Если вас не затруднит, Савва, поясните мне: каким образом вы оказались без документов, без голограммы, которую ставят любому члену общества при достижении совершеннолетия, в той квартире, на которой вас арестовала Служба безопасности?
-- Не знаю. – человек пожал плечами. – Рад бы был вам помочь, Андрей Николаевич, но ей-богу: не постигаю сам. Помню, что меня ударили по голове, а очнулся я, только когда ваши люди меня в крытку заталкивали.
Вот подлец! Попробуй, докажи, что он и впрямь не придуривается!
-- Хорошо, пусть будет так. И к этой квартире вы не имеете никакого отношения? Даже не представляете, что это за квартира, и что там в ней происходило?
-- Совершенно верно, Андрей Николаевич, совершенно всё так, как вы говорить изволите. Приятно видеть умного человека.
-- Спасибо за комплимент, но давайте вернёмся к первому вопросу.
-- Давайте, Андрей Николаевич, давайте. Вы, как я понимаю, насчёт документов интересуетесь?
-- И голограммы. Документы у вас могли похитить, хотя я и не представляю, кому могли бы понадобиться документы с таким нечеловеческим именем…
-- Вот видите, Андрей Николаевич, вы почти всё сами и угадали.
-- Что вы имеете в виду?
-- Не было у меня никогда документов, и голограммы… В каком году её наносили?
-- В 2011-ом, если мне не изменяет память.
-- Вот! А я, дорогой мой Андрей Николаевич, с 2003 года находился в плену, а потому оказался как бы и несуществующим членом нашего развитого демократического общества. Начинаете понимать?
--И в каком же плену вы находились? Чеченском?
-- Если бы! Не знаю, в каком. Могу только засвидетельствовать, что это были русскоязычные, высокообразованные, и очень упорные деятели. Место, где я находился, странным образом напоминало это, в котором я нахожусь сейчас. У меня точно так же пытались копаться в мозгах, кололи различные препараты, били. И ещё много всяких иных методов воздействия, о которых я мог бы много порассказать, но, как вы, вероятно, и сами догадываетесь, вспоминать я особенного желания не испытываю.
--Предположим, что вы говорите правду. Зачем же эти неизвестные злодеи творили над вами все эти непотребства? Чего они добивались? Чем вы их так заинтересовали?
-- Знали бы вы, Андрей Николаевич, как мне самому это интересно было бы узнать! Вся беда в том, что по неведомым мне причинам эти неизвестные злодеи закончили тем, что начисто стёрли мне память о прошлом, и потому я ни в коей мере не могу удовлетворить вашего любопытства на предмет моего прошлого до 2003 года. Не помню. Не помню отца-матери, не знаю, сколько мне лет и где родился. Ничего. Кем был, что делал… Я потому и не очень-то вас опасаюсь: надеюсь, что вы сможете мне помочь. Виновным я себя ни в чём не чувствую, бояться мне после тех приключений особенно нечего. Вряд ли ваши методы более жестоки, да и зачем вам меня пытать? Ведь у меня кроме биографии и ещё кой-чего имеется интересного для вас, не так ли?
-- Так, так… Вы про что это?! – переваривающий информацию Андрей Николаевич задумался, и не сразу уловил, что разговор касается самого важного. А уловив – взволновался. – Что вы имеете в виду под интересным?
-- Мозг, дорогой Андрей Николаевич. Мой мозг. Не будете же вы пытаться меня убеждать в том, что вас и впрямь волнуют исключительно мои документы? Вы врач, учёный. И вас интересует то, из-за чего, судя по всему, и те паразиты меня уродовали. Ведь так?
-- Так. – вынужден был согласиться психиатр.
-- Вот видите! С другой стороны: если я заявляю, что находился в руках неких неизвестных, был похищен, то и получается, что моя проблема попадает в сферу интересов иных структур, которым вы и обязаны передать меня для дальнейшей плодотворной работы, не так ли?
-- А откуда вы знаете, что я не представляю именно эти самые структуры?
-- Теперь знаю, Андрей Николаевич, теперь точно знаю. Спасибо за откровенность.
Провёл, сволочь. Поймал на слове. Нет, не его это дело: допросы вести. Надо к мозгам переходить, пока их ещё не выколотили. А то и впрямь за этого упёртого малого возьмутся коллеги из низшего звена, и тогда даже с феноменальными способностями он долго не протянет. Да заодно и ему, учёному дураку, шкуру спустят. Генерал не любит впустую потраченного времени….

-- Да вы спрашивайте, Андрей Николаевич, задавайте вопросы по существу, не стесняйтесь. – на лице загадочной личности отражалось сочувствие и понимание. – Мне ведь, как вы и сами догадываетесь, гораздо приятнее побеседовать со специалистом вашего профиля, нежели с сомнительного качества мастерами заплечных дел. Вы, как мне представляется, человек неплохой, но подневольный. Зла мне вам желать не за что, а потому и чтобы вам «спустили шкуру» я никоим образом не желаю. Не такая уж я и сволочь, а?
Помертвевший психиатр сухо сглотнул. Это было слишком. Телепат. Нет безумнее идеи, чем допрашивать того, кто читает твои мысли. Что же делать?!

-- Подружимся, дорогой Андрей Николаевич. Будем уважать друг друга. Постарайтесь увидеть во мне не то, чего вы там навоображали, а личность. Переборите отвращение, страх, самонадеянность и унизительную зависимость от всяких там Генералов, – врача передёрнуло. – и тогда вы можете узнать много интересного, уверяю вас. Ну как, договорились?
-- Мне нужно подумать. – просипел оглушённый перспективами врач. – На сегодня мы закончим, с вашего позволения, а завтра я дам вам ответ…. Агасфер.
-- Очень мило, что вы благоволите называть меня полным именем. В наших отношениях явно намечается прогресс. Вы не безнадёжны. – глаза были ясными и холодными. Никакой издёвки в интонациях, ни тени усмешки. – Но приготовьтесь к тому, что если вы примете правильное решение, вам придётся быть последовательным и ответственным за свои действия. Подумайте, взвесьте. А пока давайте закончим нашу беседу, мне очень захотелось немного поспать.
Закончив монолог, человек очень натурально зевнул, затем повалился набок, потянулся, с видимым удовольствием хрустнув долговязым телом, и через минуту качественная аудиоаппаратура зафиксировала ровное дыхание мирно спящего человека. Изрядно потрёпанный переживаниями, Андрей Николаевич добрые четверть часа пристально наблюдал за этой безмятежной картиной, затем прошептал нечто непечатное, встал и вышел.

2014 год. Январь.
-- Скажи, Агасфер, а ты задумывался на предмет того, что ты, собственно, собой представляешь? – Профессор задумчиво глядел на шахматную доску. Вопрос он задал совершенно нейтральным, рассеянным тоном. Казалось, что он просто озвучил внезапно всплывшую в потоке проигрываемых комбинаций, случайную мысль.
-- Да. – последовал мгновенный ответ. Короткий, конкретный, выверенный.
Профессор еле заметно усмехнулся и двинул фигуру:
-- Шах.
Ответный ход напоминал манеру общения. Оппонент не раздумывал, словно наперёд зная все возможные ходы противника. Профессор пригубил из бокала и поднял глаза. Человек смотрел на доску совершенно равнодушным взглядом. Это придавало умному лицу туповатое выражение, совершенно не соответствующее блестящему стилю игры. То, чем он занимался, более щепетильный человек принял бы за утончённое издевательство: затягивал игру, не желая победы. Давал фору. Но Профессор был не обидчив. Происходящее служило подтверждением любопытной гипотезы, уже довольно давно кувыркающейся в его холодном аналитическом мозгу.
-- Ну и к каким выводам ты пришёл? – одновременно с вопросом он сделал абсолютно глупый, нелогичный ход.
Человек запнулся с ответом. Рука, протянувшаяся было к фигуре, повисла в воздухе. Затем он поднял глаза и внимательно посмотрел на противника. Тот невозмутимо потягивал бурую жидкость.
-- Я не знаю. – ответил Агасфер. – Ваш ход лишён логики.
-- Да ну-у?! – насмещливо протянул горе-игрок. – Надо же! Ну и что?! Имею право. Это, братец, игра. Тут возможны ошибки. Ну, например, под влиянием паров этого благословенного напитка…. Хороший коньячок привёз мой…э-э-э… старый друг. Не желаешь ли, кстати? Ты ведь ничего такого не пробовал, а? За компанию, под откровенный разговор?
Человек серьёзно посмотрел на ставшего внезапно словоохотливым Профессора. Затем кивнул.
-- Отлично, друг мой! Ты даже не представляешь, как мне приятно будет обнаружить в тебе истинно человеческие черты… Если, конечно, это пойло подействует. – шутливым, будто извиняющимся тоном продолжал тот, наполняя второй, будто заранее подготовленный бокал. – Можно было бы, конечно, заставить тебя напиться, и проследить твою реакцию на алкоголь, но эксперимент нарушает принцип добровольности,…
Он протянул на треть наполненную ёмкость внимательно слушающему собеседнику.
-- …..а эта беспринципность годна лишь при работе с низшими формами жизни. Ты понюхай, понюхай! Чудо чудное, а не коньяк! – молодой человек послушно понюхал. – И осторожненько отпей, глоточек, подержи на языке, почувствуй аромат…
Агасфер отпил, подержал, прочувствовал и против воли скривился.
-- Ну, глотай, не мучайся! – засмеялся Профессор. – Пьянство – добровольное сумасшествие, как утверждали некие очень древние греки.
-- Зачем же это пьют?
-- «Дай вина бедному, чтобы он возвеселился сердцем и позабыл печали свои» Это ещё более древние евреи поведали…. Жаль, что ты не знаешь ничего, ни о греках, ни о евреях. Ну как, жив? Тогда давай ещё по глоточку, может и поймёшь, к чему это я веду…. Ты, кстати, не походил. Ходи, а я тебе кое-чего расскажу, о чём ты и представления не имеешь. Будем!
Агасфер отпил ещё глоток, посмотрел на доску и съел слона.
-- Обострение. – констатировал Профессор. – А так?
Ход был ещё более нелогичен. Молодой взглянул на того, что постарше. Тот улыбнулся:
-- Подумай ! — поднял бокал. -- Чин-чин!
Они выпили ещё по глотку, и человек задумался. На пару-тройку минут.
-- Вы идёте в размен, чтобы провести пешку. Но вы проиграете, если я не приму вашей жертвы.
-- Молодец! Всё верно. Что чувствуешь? В голове, я имею в виду? Есть изменения?
-- Лёгкость, как после тяжёлой работы.
-- Всё верно. Эндорфины. А как с концентрацией? Мышлением?
-- В норме. Как всегда.
-- Ты уникум, Агасфер. Чёртов уникум. Ты не человек, но ты больше человека.
-- А чем я отличаюсь от человека?
-- Налей-ка! Прервёмся с шахматами. Поговорим, затем продолжим.
Серьёзный молодой человек долил. В каждую отдельную рюмку. Именно столько, сколько следовало по его наблюдениям. Профессор восхищённо наблюдал за хирургической точностью движений своего подопечного. Тик в тик.
-- Знаешь, дорогой мой друг…. Пожалуй, что ты ставишь меня в неудобное положение: я затрудняюсь в определении наших с тобою взаимоотношений.… Ты уже настолько перерос границы того, что можно вкладывать в границы «опытного образца», что я, честно говоря, теряюсь. В некотором роде я испытываю смущение. Ученик, на глазах переросший своего учителя. Да! Это было бы обидно и горько, не будь я таким циником…. Увы! Ты не знаешь, что такое цинизм. А почему? Потому, что это для тебя -- это норма. Ты циничен, Агасфер, в своей рациональности…да и слава богу! Цинизм – распрекрасный панцирь для души. Впрочем, понятие души для тебя тоже полнейшая абстракция….
Человек слушал не просто внимательно. На лице, обычно непроницаемом, проявилось нечто, напоминающее живой интерес. Напротив, на физиономии оратора появилась неопределённость, свидетельствующая о полном погружении в собственные думы. «Весь мир – театр…»