Кладбище для благородных. продолжение

Автор: Vincent A. Killpastor Глава 2.
Воля

И вот она -- воля!
Это значит -- захлопнулась за Егором дверь, и он очутил¬ся на улице
небольшого поселка. Он вздохнул всей грудью весеннего воздуха, зажмурился и
покрутил головой. Прошел немного и прислонился к забору. Мимо шла какая-то
ста¬рушка с сумочкой, остановилась.
-- Вам плохо?
-- Мне хорошо, мать, -- сказал Егор.
-- Хорошо, что я весной сел. Надо всегда весной садиться.
-- Куда садиться? -- не поняла старушка.
-- В тюрьму.
Василий Макарович Шукшин «Калина Красная»

Все. Уже сегодня. Сегодня!!!!
Ровно через тридцать четыре минуты по зоне объявят подъем, прогнусавит про свой сраный централ Круг, потом утренний просчет, мой последний, и начнут тянуть в нарядную тех у кого сегодня звонок.
Устоявшийся годами порядок вещей. Правила внутреннего распорядка. Вот ведь гениальное названьице тоже.
Внутренние органы жили по правилам внутреннего распорядка. Звучит как начало захватывающего ментовского детектива.

Обычно, сдав дневному дозору гадов смену, я еще умудряюсь подремать часок до подъема. Утренний сон в режимных учреждениях еще слаще, чем на свободе. Единственный способ безопасного побега отсюда.
Но сейчас квадратные глаза совсем не закрываются, а внутри все трансформаторно гудит. Даже распирает изнутри. Ворочаюсь как детская юла.

Зв-ооо-ннн-оо-к! Звоночек! Звонок!
Эх,бляха! Не смеем вас больше задерживать-с! Вернул все долги обществу.Сполна. Теперь домой.
Теперь я этому ебучему обществу нихуя ничего не должен.
И-ээх, цыгаанка с каааартами...! Едем блять!
Утренняя проверка длинною в саму бесконечность. Время просто остановилось.
А может и движется, только так медленно как только можно за пару часов до освобождения. Я слышу заунывный скрип каждой секунды.
Мои ноги не выдерживают и вдруг свинцово затекают как у ботаника-первоходочника. На строгом режиме на проверках всех без исключения сажают на корточки. Подавляют.
Первое время с непривычки аж встать не можешь после долгого просчета, в ноги впиваются миллионы иголок.
А потом, с годами привыкаешь, хоть бы и хрен, часами можно сидеть как в удобном кресле. Именно по привычке подолгу сидеть на корточках можно легко отличать на воле бывших зычар.

После проверки одним махом распарываю институский матрас, где давно уже ждут припасенные вольнячьи синие джинсы “Lee” и турецкий свитер «Гусси» с немного растянутым воротом.
Готов к путешествию. Куда угодно.Только бы быстрей отсюда. Быстрей.
К счастью нас освобождается cегодня только пятеро. Иначе думаю оформление у этих пидоров заняло бы долгие недели. Спешить им в этом поселке некуда.
Хотя мы давно вышли за ворота, нас уже третий час фильтруют из коридора – в коридор, из кабинета в кабинет, все заставляют подписывать какие-то бумаги, спрашивают где собираемся «трудоустраиваться», дают по нескольку тысяч смешных узбекских денег, реальную стоимость которых мы откроем для себя сразу же у ближайшего торгующего сигаретами и залежалым шоколадом поселкового ларька.
Первый за годы ларек где у ты уже покупаешь, а не «отовариваешся».

Мужички собираются купить кроме сигарет еще и мутноватой теплой водки. Хотят чтобы фиеста взорвалась немедленно. Настрой у всех искристый.
Зовут и меня, хотя вроде по понятиям с гадами пить неправильно.
Похоже они на радостях простили не только меня, но и ментов, которые еще вчера погоняли их дубинками на промку, шмонали,крыли матом, а теперь вот трутся рядом в ожидании бесплатной выпивки.Мы уходим, а им еще отбывать тут до самой пенсии.Пожизненно.

Нет уж, ребята. Спасибо. Отсидеть здесь столько лет, чтобы выйдя тут же нажраться с унылыми псами? Очнуться утром в клоповом зангиотинском вытрезвителе или ментуре, если в ходе торжеств припомнятся вдруг старые обиды?
Найн! Как говорится, кто-куда, а я в сберкассу!
Пейте сами ваш трескучий «арак».
Узнав у ментов где тут автобусная остановка «в город», я, прикурив у знакомого прапора направляюсь прямо туда.
Извините, но не могу. Меня ждет царство.

Сижу. Жду автобус. Закуриваю снова. Читаю надписи ожидавших автобус до меня и канувших в лету пассажиров: «Ассалом Бахтиер!», «Смерть ментам» и короткое - «Кут».
Сидеть снова совершенно мне не по-силам.
Начинаю шагами, как в камере-одиночке мерять остановку по-диагонали. Внутри все кипит звенящей радостью. В голове тоже бедлам полнейший.Хочется двигаться и орать.
А автобуса нет. Нет автобуса.
Вокруг меня только глиняные узбекские дувалы, которые, говорят, в Афгане наши умудрялись прострелить только бронебойным снарядом. Интересно как бы выглядел этот ебаный поселок если у меня сейчас был бы настоящий танк?

Ну нет уже больше сил ждать. Еще пять минут и я начну биться в конвульсиях на заплеванном зеленым насваем бетоне остановки.
Я знаю, что до окраины Ташкента, до Сергелей всего то каких-то километров пятнадцать-двадцать, так какого же хуя? Пусть автобус теперь меня догоняет по пригородным колдоебинам. Дорога в тысячу километров начинается с одного шага.
Решительным маршем двигаюсь по пыльной дороге туда, где по моим рассчетам должны быть Сергели. Если не просчитался – через пару часов дотопаю.
Ментовский поселок быстро остается позади.
Мне все время кажется, что иду я слишком медленно, и шаг мой трансформируется сперва в трусцу, а затем в какую-то нервную рысь полузагнанной лошади. В зоне ноги отвыкают от расстояний, икры почти сливаются с костью, атрофируются. Издырявленная постоянным курением дыхалка тоже не ахти какой помощник.
Мне кажется, что дорога слишком петляет, и я срываюсь напрямую, через поле с плохо убранной и теперь гниющей на грядках капустой.
Когда в очередной раз поскользнувшись на вялом и осклизлом капустном листе, я чуть ли не пикирую носом в землю, невольно оборачиваюсь и вижу зангиотинскую командировку.
Она оказывается такой несуразно маленькой!
Этот огромный, кипучий мир, зона которая была моей вселенной и единственной реальностью несколько лет, сейчас размером со спичечный коробок с муравьями внутри.
А еще издалека зона просто казалась чем-то мирным вроде пионерского лагеря или санатория с вышками как в Треблинке.
Маленькая бетонная коробочка на фоне бескрайних капустно-свекольных, бугристо-борщевых полей. Вспомнив в секунду все что пришлось пережить в этой коробочке я слегка вздрогнул.
Стало темнеть и тогда, далеко впереди я увидел игривые огоньки девятиэтажок Сергелей.
Только в тот момент мне стало наконец понятно, что я действительно на свободе, и , ежесекундно спотыкаясь через грядки, я рванул на своих макаронных ногах в сторону большого света.
***
Когда мой отец получил давно-ожидаемое продвижение по службе, в месткоме предложили альтернативу – трехкомнатная в Сергелях или трехкомнатная на Юнус-Абаде.
В те далекие времена оба района были практически равнозначными городскими окраинами.
И выбери тогда отец Юнус-Абад стояло бы сейчас наше родовое гнездо в тихом центре сегодняшнего Ташкента, в тени узбекского бояна на Останкинскую башню.
Но отец взял да и выбрал Сергели.
По этому как бы жутко это не звучало, но большая часть мое детства прошла на кладбище. Маленьком уютно заросшим сиреневыми кустами и ирисами Сергелийском кладбище.
Помню смутно веселый день переезда – какой-то ЕрАз, был такой ереванский автозавод, почивший позже в неравной борьбе с тайотами и вольвами, друзья и подчиненные отца громко таскают мебель, и я волоку на пятый этаж такую тяжеленную штуковину через которую тогда подключали телевизоры – «стабилизатор напряжения».
Было мне от силы лет шесть и этот гадский стабилизатор запомнился мне образцом непомерной тяжести, страдания и бесконечной бетонной лестницы.
Похоже в тот день досталось всем, потому что в конце, когда весь скарб перекочевал из грузовичка в наш тогда совсем еще не обжитой зал, товарищи отца махнули по двести пятьдесят коньячку с лимоном, да и заснули кто-где вповалку, на чем придется.
Мы переехали.
***
Я стряхнул с себя этот полугон воспоминаний и вошел в Сергели.
Именно эдак знаете-ли бодро вступил – из каких-то сумерек прямо на залитую ярким светом фонарей крикливую сергелийскую ярмарку.
Около огромных тазов на прямо на земле расположились узбечки, торгующие семечкамим и куртом.
Волной пряностей пахнуло от рядов где кореянки торгуют хе, кук-су, морковку и чим-чи.
Пожилой узбек в не первой свежести белом халате, делавшим его похожим на прозектора, продает из плохо сбитых не оструганных деревянных ящиков «Советское Шампанское». Правда слова на наклейке теперь «Узбекистон Шампани» - но меня не наеебешь. Нашенское! Советское!
Шампанское в ящиках на базаре продают наверное только в Узбекистане.
Представте в Париже или Риме кто-то из грубых занозистых ящиков продает на улице дорогой муммс или дом переньйон. Хуюшки.
А у нас вот оно, рядом с полуметровыми медовыми дынями и ножками буша.
Именно это я и буду пить в первый день свободы, а не теплую ларечную водяру.
Почти на все заработанные в Зангиоте тысячи я купил две бутылки «полусладкого» в классических толстого зеленого стекла сосудах, и прибавив шагу, заспешил домой.
Уверен, что застану дома маму, она накроет всяких домашних вкустностей на стол, я выкушаю прохладного шампанского и погружусь в пенную ванну. Парадайз. Во всяком случае таков был план.
Но меня ждет безумный и совершенно чудесный сюрприз. Подарок судьбы.
Дверь мне открывает девушка.Девушка! Понимаете?
Незнакомая и сразу безумно желанная.
У нее короткая стрижка, добрые карие глаза в полщеки как у Нэтали Портмэн и очень мягкая гостеприимная на вид грудь. Я как уставился на эту грудь так и утонул в ней с головой. Напрочь.
Вот слышу сквозь вату как девушка поздоровалась, потом слышу как она радостно зовет мать, а сам все пялюсь на совершеннейшие формы этой груди, ее правильный размер, изгибы и начало ложбинки, ведущей в вечность ее скромного декольте. Тур де грудь.
Это слишком для моей психики – свобода, Сергели, узбек с шампанским, девушка, сиськи. Нет эдак лучше – СИСЬКИ.
Девушка похоже поняла, что я уже в два счета ее раздел, лучше даже сказать – «разделал» и наскоро судорожно ебу уже прямо здесь, в коридоре родительских апартаментов, ее щеки стали бордовыми, и она галопом рванула на кухню.
Я вздохнул, как стареющий лабрадор и откопав в ароматной куче обуви старые отцовы тапочки, пошлепал за ней следом.

Девушку звали Таня. Татьяна.
Она была двоюродной сестрой моей мамы, и следовательно, моей тетей. Тетя Таня. Каким образом у меня оказалась тетя, на два года меня младше, и почему я ничего не слышал о ней раньше – не спрашивайте, у самого плохо с математикой.
Но как же я рад, что у меня есть такая изящная, нежная тетя с красивой белой шеей, глазами бэмби и эталоном сисек. Именно такими они и должны быть. Сиськи я имею ввиду. Хороши.
Хороши сиськи у тебя Танюша. Только инцест вернет мне потерянный покой и душевное равновесие.

Танин муж, другими словами мой неведомый дядя вот уже второй год завоевывает Германию. Механиком в немецкой автомастерской. Пьет пиво и ремонтирует фолькс вагоны. «У Паши золотые руки!»
Паша регулярно шлет тете деньги, но вот с визой что-то там все не сростается и не сростается.
Вот и в этот раз Таня, собрав спортивную сумку приехала на очередное провальное собеседование в ташкентское бундеспосольство из областного города Нукус, что в переводе с фарси означает Девять Пизд.
Романтическая тетя из города с романтическим названием. Красивая как ни одна другая тетя на земле.
Я должен лечь костьми и выебать тебя как можно скорее. Сегодня же по-возможности. Беру на себя торжественное обязательство. Тебе нужно согреться моим пылким жаром.Я очень на нежности сегодня щедрый, лапушка!

Весь вечер посвящаю тете Тане мои самые теплые красноречивые взгляды, которые не обходит вниманием и моя наблюдательная мама. В конце концов мама ретируется к телевизору в зал, Танюшка начинает мыть посуду, а я, потягивая узбекское шампагне, овечьим взглядом робко прощупывать ее бесподобную попу под тонким трикотажным платьем цвета кофе-с-молоком.
Тетя уже два года не виделась с дядей, и думаю станет сегодня мне легкой добычей. Мой первый день увенчается небывалым успехом.
Шампанское уже было – очередь за роскошной женщиной. Свобода, как гриться, вас встретит радостно « у входа». Непременно войдем-с.
Первую большую ошибку в этой беспощадной партии, она делает согласившись прогуляться со мной по Сергелям. Один ноль. Теперь ты, Таня, на краю пропасти.
Мы берем с собой пачку ментоловых КЕНТ и под одобрительным взглядом мамы выпуливаемся во двор.
Мне кажется мы уже обсудили все детали на уровне взглядов. Остальное просто дело техники.
Самое главное чтобы техника не сильно заржавела за бесцельно прожитые годы.

Катимся по лестнице вниз и я узнаю каждый наскальный рисунок, слоган и даже царапину на стенах родного подъезда.
Я выпуливался отсюда когда-то в школу, мял здесь в восторге соседку Анюту, подглядывал под юбки восходящих женщин, пролетал галопом несясь выгуливать нашу фамильную собаку, капал в обкуренные глаза нафтизин.
Теперь вот с прической типа «три дня на свободе» дергано-жеманно спускаюсь с тетей Таней под руку. Строю в голове планы один грязнее другого.

Мы начинаем нарезать медленные витки по Сергелям.
Пускаю вход все средства голодного мужского обаяния и это падает на влажную благодатную внимающую почву. По взглядам Тани я вижу, что она тоже ждала меня всю жизнь.
Вот и дождалась..

Нежно обнимаю ее за талию, слегка прижав руку к волнующим изначалиям ее жопы, где сейчас сосредоточился центр мироздания. Это немного мешает нам идти, но мы перестраиваем ходьбу в ногу и двигаемся дальше.
Все в Сергелях, как и в моем подъезде имеет символический смысл – вот окна Макса-шахматиста, там горит свет, вон Димона, Лешего, Альбы, корейца Игоря, сестренок-близняшек Наташи и Нади открывшим нам всем по очереди сладостные глубины первого грехопадения.
Всем надо-бы нанести визит. Но это все завтра, завтра.
Сегодня есть дело по-важнее. Дело все моей жизни. Так нам всегда думается перед первым заходом на очередную сквошку.
Когда мы с Таней поварачиваем в плохо освещенную тополиную аллею позади седьмой школы, я рывком разворачиваю мою тетушку, и гипнотически парализуя ее взглядом, очень нежно целую ее бархатно мягкие, чуть влажные губы. Она тут же откидывается мне на руку, и прерывисто дыша, возвращает поцелуй. Ей хорошо.
Совершенно теряю от этого голову и единственная мысль освещающая мрак пропасти куда я сейчас лечу это «Где же?».
Где же? Где довести до конца начатое? Быстрей!
Точно не здесь около седьмой.
В двух шагах отсюда «опорный пункт» - где за время моей беспутной жизни в Сергелях сменилась плеяда кишлачных, приехавших покорять столицу участковых – сначала Копченный, потом Дикой и наконец преподобный Кришнадаст Госвами, в кабинете у которого красовалась когда-то и моя «особо-опасная» ориентировочка.
Вести ее обратно домой?
Так мать еще не известно сколько будет ковыряться перед сном. А если я не обрадую Танюшку в ближайшие минут двадцать, жестоко заболит низ живота, знаю по юношескому опыту. Попадет какая-нибудь – обцелуется до распухших губ, а дальше –«не-а, домой пора».. Куда же мне Танюшку мою теперь тащить? А?
Сергелийское кладбище! Вот куда! Если пройти сквозь аллейку позади седьмой школы, перемахнуть через большую сергелийскую дорогу, обогнуть гигантский комбинат корявой кухонной мебели, окажешься прямо на кладбище.
«Сергелийская клаха» и «Умерших вспомним» неровными буквами синей половой краски там когда-то расписался убитый жарехой Леший.
Вот куда мы сейчас рванем. По самой близкой дороге на кладбище.
Там в тишине и покое ты будешь так мучительно стонать, Татьяна. Жутковато немного, темно ведь уже, но уж больно невтерпеж.
Если прибавить шагу доберемся минут за пятнадцать. Не переставая целовать волоку, как вечно юный дракула свою жертву на ночное кладбище. Там я тебя съем. Растерзаю.
Когда до кладбищенской стены остается метров двадцать пять, у Танечки, что-то перещелкивает в голове, в их непонятной женской голове такое часто бывает, особенно у целок, и она заявляет:
- Отведи меня пожайлуста домой. Сейчас же.
«Домой?»
Какие нахрен сейчас домой могут быть, думаю, когда мы почти у цели! И ведь не целка же! Дочка говорят ростет на земле померанской. И не еблась вроде года два? Да что с ними вечно с блядьми!!
Чтобы снова настроить ее на нужную мне волну, глубоко целую,из-за всех сил стараясь чтобы она потеряла голову.
Не помогает. Ноет как больной зуб.
-Ну пожаааалустааа, ну не надооо, домой хочу! Отведи меня домой!!
Я не выдерживаю и рву на ней блузку брызгом пуговиц во все стороны. Я хочу это видеть! Я должен или не жить мне!
От вида ее груди я моментально обалдеваю. Сердце рванувшись из горла падает к желудку микроинфарктом.
Кожа на таниной груди нежная и какая-то атласная. Сами груди очень тяжелы на вид, совершенно круглые как само счастье. Две или три непередаваемо правильно расположенные на грудях родинки доводят их до умопомрачительного совершенства.
Верхняя часть округлости упирается в черешневый сосок, и с соска же начинается изящнейший изгиб нижней. Какая красотища! Вокруг сосков гигантские розовато-коричневые, цвета хорошего морского загара круги, а по краям кругов какие-то точки, слегка сами напоминающие соски, добавленные природой для завершения одной из самых лучших своих композиций. О эти гросише русише сиськи!
А запах! Какой же мне в голову ударяет запах! Когда у вас нет женщины почти семь лет, вы чувствуете ее запах метров за десять.
Вы знаете как пахнет подмышками у баб? Эстеты ебаные, да что вы понимаете? Всегда суйте первым делом нос к ней подмышки. Шанель номер сто.
Я впиваюсь в сосок как безумный со всей силы сдерживая себя, чтобы его не откусить.
А она вполне серьезно уже молотит меня руками по-голове. Я знаю если сейчас крепко взять ее за талию, можно резко наклонить ее назад и всей своей массой навалившись, бросить Танюшку на спину, как в вольной борьбе. Легко. Потом сама расслабится и даст. И еще спасибо, сука скажет.
Ну не могу я насильно.
Не прет. Даже с голодухи и полного очумления от ее живой груди. Не могу и не просите даже!
Оттолкнув Таню резко в сторону, отбегаю к забору «Умерших вспомним», рву ширинку, двумя за годы привычными жестами, резко передергиваю затвор и брызжу весь судорожно на бетон ограды.
Потом медленно вытираю о джинсы руки, прикуриваю и глухо говорю:
- Пошли домой..

Продолжение следует