Собственный лабиринт майора

Автор: Леха Ручий  На все четыре стороны до самого горизонта, насколько только хватало взгляда, тянулась заснеженная тундра. Короткий день догорал, и огромное солнце погружалось в вязкий клейстер из снега и застывшего воздуха, окрашивая мир в алый цвет.
 Майор очнулся в сугробе, наполовину закопанный в снег. Красный свет на миг ослепил его, и он невольно зажмурился, тотчас перед глазами заплясали огненные зайчики. Жутко болела голова.
 Красный свет немного удивил майора, ведь до этого была сплошная темнота. Но чем больше это свечение проникало вглубь его сознания, тем отчетливее всплывали минуты перед погружением в темноту.
 Майор вспомнил падение. И прыжок в снежный вихрь, разрываемый лопастями вертолета. Потом короткий полет и снежное ложе, мягко принявшее его.
 Но до чего же жутко болела голова. Майор вспомнил, что во время прыжка он сильно ударился головой о крышку люка. Значит, дело в этом.
 Майор не привык долго размышлять, поэтому, стиснув зубы, чтобы не обращать внимания на боль, принялся выкапываться из спасительного сугроба. Он разрывал снег, освобождая тело и ноги, и вскоре смог встать на колени.
 Вокруг была тундра, покрытая толстой кожей снега, из которой как волоски местами торчали карликовые деревья. Уже темнело, но майор разглядел метрах в пятидесяти от себя обугленные останки вертолета. Среди груды искореженного металла мелькали язычки слабого пламени. В воздухе воняло горелой пластмассой.
 Майор осторожно поднялся на ноги. Вроде, все кроме головы было цело. Он направился в сторону догоравших обломков. Ноги его увязали в глубоком снегу, иногда майор проваливался по бедра, но тут же выкапывался и продолжал идти.
 Когда он добрался до обломков, было уже достаточно темно. Майор сразу направился в сторону кабины пилотов, там должна была быть рация. Люк заклинило, майор подобрал с земли металлический обломок и поддел люк им. Люк отвалился сразу, и из него выпало тело пилота. Лицо его обгорело, одежда была обуглена и порвана, на ней виднелись темные пятна от крови.
 Майор перешагнул через него и залез в кабину. Приборная доска была разбита, половина кнопок и датчиков оплавились. Сильно воняло жженой резиной и пластиком. Майор пошарил по карманам – там должны были быть спички. Но спичек не оказалось, должно быть, выпали, когда он выпрыгивал из падающего вертолета. Майор попытался найти рацию на ощупь.
 Он принялся шарить по приборной доске, точнее, по тому, что от нее осталось. Она была теплая и деформированная. Наконец, он нащупал рацию и тут же выругался. Рация была разбита. Майор максимально приблизил свое лицо к ней и попытался разглядеть, насколько серьезна поломка. Было очень плохо видно, майор напряг зрение, но от этого только сильнее заболела голова. Майор застонал от боли.
 Ясно было одно: рации нет. Майор был один посреди ночной тундры. Правда… Правда, был еще салага-новобранец, который летел с ними, но он, скорее всего, погиб при падении. Должен был погибнуть, если уж пилот… Пилот был намного опытнее него.
 И тут же, опровергая его слова, раздался слабый стон. Звук был неожиданным, и майор резко обернулся, повинуясь инстинкту. Звук шел из салона.
 Майор ударом ноги выбил покореженный люк, отделявший кабину пилота от салона. Осторожно протиснулся в отверстие, стараясь ни обо что не удариться, в салоне было душно и так же воняло гарью. Майор снова услышал стон — он исходил из дальнего угла, там лежала груда хлама: деформированные детали обшивки вертолета, разбитые ящики. Молодой не сообразил прыгнуть вслед за майором или не успел.
 Майор приблизился к этой куче. Под ней лежал рядовой, нога его была придавлена здоровым листом металла из обшивки. Майор нагнулся к нему.
— Товарищ майор… — лепетал рядовой — помогите...
 Майор схватился за металлический лист и попробовал поднять его, не удалось. Лист был слишком тяжелым. От напряжения голова заболела еще сильнее, и майор снова застонал сквозь зубы, но тут же пресек эту свою слабость — нельзя было показывать салаге собственных мучений.
 Майор вернулся в кабину пилота и подобрал железяку, при помощи которой он проник в вертолет. Вернувшись, он подсунул ее под металлический лист — получился рычаг. Майор надавил, и лист медленно пополз в сторону. Через минуту рядовой был освобожден из завала.
 Майор уже привык к темноте и увидел его испуганное лицо, в глазах стояли слезы. Мудак неоперившийся — подумал майор, но тут же вспомнил, что рядовой — единственный кроме него выживший, а значит, выбираться им придется вдвоем.
— Встать можешь? — спросил майор.
— Больно, — простонал рядовой.
— Я спросил, встать можешь?
— Нога...
 Ему бы сейчас мамку позвать, чтоб сопли утерла, мрачно подумал майор. Потом взял рядового руками за бушлат и рывком поднял на ноги. Тот застонал и повалился, но майор удержал его.
— Ты должен будешь идти, — сказал майор, — иначе смерть. Ты хочешь умереть?
 Рядовой замотал головой.
 Майор ощупал его ногу. Ерунда — легкий ушиб, парень легко отделался, учитывая то, что случилось с пилотом. Как он только не сгорел в объятом пламенем вертолете? Должно быть, кусок обшивки спас его. Черт знает.
 Кругом была темнота, идти куда-либо не представляло смысла, они бы только замерзли, поэтому майор решил остаться на ночь в вертолете. Оставалось добыть огонь, благо кое-что еще тлело. Майор снова обратился к рядовому:
— Нужно развести костер. Ночевать будем здесь.
 Рядовой закивал головой, его глаза преданно смотрели на майора.
 Вместе они собрали обломки ящиков и те детали, которые могли гореть. Майор отыскал еще кусок тлеющей пластмассы и разжег костер. Его неверный свет заплясал по стенкам вертолета, майор увидел, что они сильно покорежены, из разломов свисают провода. Еще он увидел детское лицо рядового, в пятнах копоти, бушлат его был порван и прожжен во множестве мест.
 Они уселись вокруг костра, подставляя руки теплому пламени, температура сильно понизилась, и холод чувствовался все сильнее. Рядовой спросил:
— Товарищ майор, что… — он осекся, — что теперь с нами будет? Помощь придет?
 Салага и есть салага. Майор не ждал помощи, по крайней мере, в ближайшие дни. Пропажу вертолета, конечно, обнаружат, максимум к утру, но пока найдут их, может пройти несколько суток, поэтому выбираться нужно самим.
— Не знаю, — ответил майор, — завтра будем выбираться отсюда сами, где-то неподалеку должны быть селения оленеводов.
 Рядовой промолчал, но было видно, что он боится. Майору было плевать: страх в их положении — враг. Он просто сказал:
— Надо спать.
 Они улеглись на обломках ящиков возле костра. Но сон не шел к майору, головная боль к ночи только усилилась. Майор лежал, скрипя зубами, и смотрел в потолок. По тундре гулял ветер, майор слышал его одинокий голос.
 Майор Решанов был солдатом всю жизнь. Кажется, он даже не выбирал службу в армии как единственное занятие жизни — армия сама выбрала его. Он был решительным и безжалостным человеком; предъявляя высокие требования к себе, он не меньшего требовал и от других. Майор никогда никого и ничего не боялся. Он мог убить любого, кого считал врагом — независимо от того женщина это или ребенок. Он участвовал в двух войнах и, по меньшей мере, пяти локальных конфликтах, майор знал, что жалость — первый враг солдата. На его глазах гибли товарищи, убитые в спину десятилетними сыновьями моджахедов. Майор мог лежать в засаде сутками, мог убить человека одним ударом саперной лопатки. Он помнил влажный воздух долин и сухую пыль пустыни. Майор прошел многое. За его спиной была жизнь, посвященная службе, жизнь, в которой мог существовать лишь порядок и безжалостность. Поэтому сейчас он не испугался происшедшего в отличие от молодого рядового, наоборот, его сил прибавилось: он снова занимался любимым делом — выживал.
 Они совершали обычный перелет, какой совершали раз в месяц. Но в этот раз майор словно предчувствовал недоброе: накануне вылета ему снились кошмары, снился отряд душманов, блокировавший небольшую группу солдат в узкой горловине горного ущелья. И вот во время полета отказали приборы, и вертолет стал падать, словно большая неуклюжая птица. Майор выбил люк и прыгнул в снежный вихрь, потом его накрыла темнота.
 Время медленно ползло, словно змея, голова не проходила. Рядовой спал, на его лице плясали отсветы от костра. Совсем мальчишка. Лицо детское, только усы расти начали, во сне улыбается, наверное, дом снится или баба знакомая. У майора дома не было — всю жизнь по военным городкам, в перерывах между войнами, жена ушла давно, к коммерсанту, хрен с ней, женщин у майора за всю жизнь было немало и так. А единственная верная — война.
 Ветер все усиливался — судя по звуку, сквозь дыры в обшивке заметая снег. Тот клубился маленькими вихрями и ложился на пол, на обломки, подползая к костру. Майор поежился. Голова по-прежнему болела. На миг майору показалось, что он слышит голоса, но он быстро сообразил, что это лишь наваждение.
 Лишь под утро он заснул неглубоким беспокойным сном. С рассветом майор проснулся от непонятной тревоги, ему показалось, что кто-то смотрит на него. Он мгновенно вскочил на ноги, ожидая увидеть перед собой противника, кинуться на него, смять и прикончить. Но майор увидел лишь спящего рядового. Черт, это была только галлюцинация.
 Голова стала болеть поменьше, но теперь в ней стоял непонятный звон, который отдавался в барабанных перепонках. Майор решил исследовать вертолет. Он порылся в обломках, ничего так и не найдя, потом обследовал кабину пилота. При слабом утреннем свете он еще раз убедился, что рация разбита вдребезги. В одном из отделений лежал фонарь, майор засунул его в карман, потом он обнаружил спички, два полных коробка, хорошо, без огня им ночью не выжить. Еще он нашел походный котелок, может, придется и поохотиться.
 Последним майор обследовал тело пилота, за ночь оно окоченело, и теперь было твердым как кирпич. В карманах не оказалось ничего ценного кроме фотокарточки с изображением милой на вид женщины и военного билета. И то и другое майор, недолго думая, выкинул в снег.
 В общем, кроме спичек майор ничего полезного не нашел. Он было двинулся назад, в вертолет, но тут его внимание привлек предмет, торчащий из снега. Майор подошел к нему и, опустившись на колени, начал откапывать. Он сразу узнал свой автомат, видимо, он вылетел из вертолета во время падения. Но автомат оказался неисправен: от удара погнулся ствол. Майор снял штык-нож и выкинул автомат обратно в снег. Бесполезная игрушка.
 Убрав штык-нож, майор вернулся в вертолет. Пора было будить рядового. Майор потряс его, и он проснулся.
— Пора идти. — Только и сказал майор.
 Рядовой хлопал глазами. Похоже, он не сразу понял, где он, наверное, подумал, что все, и полет и крушение, ему приснилось. Но майор был реальным, и ждать он не собирался, он двинулся к люку и выбрался наружу. Потом огляделся, определяясь с частями света. Компаса при нем не было, в вертолете он его тоже не обнаружил, как ни старался найти. Повинуясь чутью, майор выбрал направление и двинулся вперед, увязая в снегу.
 Он не оборачивался, но почувствовал, что рядовой семенит следом. Парень боится остаться один, да одному ему и не выжить, ясно как день. Солнце медленно всплыло над тундрой и повисло низко над горизонтом, впереди был короткий день, до темноты нужно было пройти как можно больше. Майор надеялся на удачу, которая не покидала его в трудных ситуациях, и надеялся наткнуться на стойбища оленеводов. Он шел упрямо вперед и вперед, проваливаясь в снег и борясь со вновь нарастающей головной болью.
 Рядовой Литвинов был призван на службу полгода назад, в армию пошел по доброй воле. После учебки его направили служить на север. Выходцу со средней полосы здесь было непривычно, но рядовой был парнем деревенским, привык к тяжелым условиям жизни, и поэтому тяготы службы переносил достаточно легко. До вчерашнего дня. Когда вертолет закрутило, и он почувствовал, как тот неудержимо проваливается вниз, он испугался. По-настоящему. Это был даже не страх, а животный ужас. Он бросился на пол и вжался в него, готовясь к смерти. Потом был удар, завоняло гарью, и он потерял сознание.
 Теперь, глядя в широкую спину майора, которого уважали и боялись в их части, он знал — майор его единственная надежда на спасение в этом ледяном аду. Поэтому он преданно шел за ним, проваливаясь в глубокий снег и при каждом шаге ощущая боль в ноге.
 Им навстречу попадалась низкая растительность, и только. Все остальное занимал один лишь снег, огромное количество снега на много километров вокруг. Признаков присутствия человека не наблюдалось, рядовой вообще сомневался в том, а могут ли здесь быть люди. Но майор уверенно шел впереди, по крайней мере, так казалось рядовому, сильными движениями разрывая снег и протаптывая тропу. И рядовой, выбиваясь из сил, шел навстречу спасению. Только бы их пропажу уже обнаружили и послали за ними спасателей, тогда, быть может, уже вечером они будут в тепле с горячей едой. При мысли о еде рядовой облизнулся, есть хотелось с каждым часом все сильней.
 Майор шел, борясь с холодом, глубоким снегом и жуткой головной болью. Перед ним лежал его главный враг на данный момент – тундра. И нужно было идти, идти, во что бы то ни стало, чтобы сломить его. Позади плелся рядовой. Майор редко оглядывался, но видел, что парень припадает на ногу.
 Глупо. Глупо во время обычного перелета попасть в вертолетную катастрофу. Глупо тащиться через заснеженную тундру, таща за собой сопливого пацана. Но майору иного не оставалось.
 Снег скрипел под ногами, шаг за шагом, и все это превращалось в какую-то невообразимую какофонию, от которой еще сильнее болела голова. Майор уже свыкся с этой болью, но скоро начали появляться галлюцинации. Они пришли внезапно, словно призраки, выплывшие из этой нескончаемой снежной пелены. Сначала майору казалось, что это просто тени, скользящие где-то на грани взгляда, словно миражи в пустыне, но потом они стали становиться отчетливее, майор даже смог разглядывать силуэты. Они не были похожи на людей, но майор подсознательно чувствовал, что это враги.
 В середине дня они решили устроить привал. Майор откопал из-под снега несколько мерзлых корней и принялся грызть их, один он протянул рядовому. Корни были холодными, крепкими и не очень приятными на вкус. Но это была еда. Они впивались в них зубами и старались рвать на жесткие волокна. Майор ел и не такое.
 Вскоре солнце начало клониться к горизонту. Нужно было идти искать место для ночлега. Майор встал молча, за ним последовал рядовой. Они шли, скрипя снегом, изредка прислушиваясь: не раздастся ли шум ищущего их вертолета. Но небо было спокойно. Ни звука. Только майор и рядовой в заснеженном аду.
 С темнотой усилилась головная боль. Майор понял, что дальше идти он не сможет. Он отыскал ямину, закрытую от ветра чахлыми деревцами, и сел на снег прямо в ней. Рядовой упал рядом.
— Надо собрать дров, — сухо процедил майор.
 Рядовой понял это как приказ. Он засуетился, вылез из ямы и минут пять блуждал где-то в окрестностях. Вскоре он возвратился с вязанкой хвороста.
— Сырые, — тупо отреагировал на это майор.
 Рядовой вновь ушел. Майор полулежал, глядя на небо. В голове стреляло, в глазах сверкали искры. Он прислушивался.
 Внезапно ему послышался шорох. Враг. Враги были кругом. Майор уже видел их, крадущимися следом, норовящими убить во сне. Он взял штык-нож и встал в боевую стойку. Нет, просто так его не взять.
 Со склона скатился рядовой. В руках у него была вязанка хвороста, вдвое больше первой. Он испуганно смотрел на майора. Майор опустил штык-нож.
 Некоторые дрова оказались сухими. Они развели костер. Майор снова выкопал давешние корни и пожарил их в костре, теплыми они были вкуснее. После еды майор объявил отбой. Нужно было экономить силы.
 Они улеглись в снегу, поближе друг к другу, чтобы не замерзнуть. Рядовой заснул сразу же.
 Рядовому Литвинову снилась родная деревня на орловщине. Мамкин борщ, теплая печь, вечное кряхтение отца, руки которого всегда пахли смолой и деревом. Отец был лесорубом. Еще ему снились пшеничные поля, назревшие тяжелым колосом, как он мчался на велосипеде, и ветер задувал ему в волоса, вспомнил сельский клуб, танцы, синеглазую Наташку, с которой однажды на сеновале он узнал, что такое любовь...
 Майор думал о другом. Темные призраки его прошлого медленно ползли к нему. Его враги. Сейчас он уже чувствовал их. Это они сбили его вертолет. Как и тогда, в горах, когда они положили всю его роту шквальным минометным огнем. Он видел оторванные головы, искалеченные руки и ноги, он помнил сизых змей пузырящихся кишок, которые пытался зажать в животе прапорщик Иванов. Он помнил горящий БТР и шофера с лопающейся от жара кожей, из трещин которой брызгала кровь.
 Да, теперь он точно знал — враги рядом. Враги повсюду. Вертолет не просто так упал, его сбили. Майор схватил штык-нож и вскочил на ноги. В снегу спал рядовой. Майор выбрался из ямы и принялся осматриваться. Так и есть. В темноте он заметил несколько силуэтов. Солдаты, не гражданские. В полной амуниции. Майор принялся обходить ямину. Он хорошо видел их. Их горящие ненавистью глаза, искореженные яростью лица.
 Майор принялся кидаться в темноту, стараясь сбить с ног, подмять, вспороть горло. Безрезультатно. Тени хохотали над ним и исчезали. Он бился словно в магическом трансе. Он воевал с тундрой, с ночью, со всеми своими страхами. Но вскоре он обессилел.
 Он скатился на дно ямины, в которой они нашли приют, бесслезно рыдая. Он был беспомощен. Он был в их руках. В руках своих врагов. От шума его падения проснулся рядовой. Он поднял заспанные, по-детски невинные глаза и увидел майора. Майор улыбался.
 Майор уже знал, что он сделает. Рядовой было дернулся, но стальные руки майора вжали его в снег. Слабак. Майор одним движением рассек ему горло. Кровь брызнула мощным напором, забрызгав лицо, майор принялся жадно ее пить, пачкая свой бушлат и бушлат рядового. О, это была самая вкусная кровь на свете. Майор пил долго.
 Потом он раздел рядового и принялся разделывать его. Внутренности он кинул в снег, осторожно срезал мясо с костей, получилось маловато, но и это сойдет. Майор добавил дров в костер. Потом порыскал в окрестностях и накопал тундровых трав. Вернувшись, он наполнил котелок снегом и поставил на огонь. Сейчас не мешало бы покурить, но сигарет не было. К черту их. Майор улыбнулся.
 Когда снег растаял, и вода закипела, майор кинул в котелок мясо с костями и травы. Он смотрел на небо. Оно было черным и звездным. Очень красивое небо. Боль в голове вроде как улеглась.
 Вскоре суп сварился. Майор зачерпнул горячего варева и облизнулся. Не хватало только соли. Ерунда.
 Где-то вдалеке он услышал неотчетливый, но знакомый ему звук. Это был шум вертолета.