Поднебесная 1

Автор: дважды Гумберт Первое слово, которое произнес Миша Инин, было неблагозвучное слово «комп». И это слово прозвучало совершенно отчетливо, так что у мамы и папы Миши не могло возникнуть сомнений. Он стоял в манежике, весь подавшись навстречу солнечному свету. Мама, красивая китаянка, не знавшая русского языка, радостно всплеснула руками, потому что поняла, что сказал ее ребенок. Отец подергал себя за бородку и рассеянно произнес по-русски:

— Это не комп, Миша. Это источник питания.

Папа у Миши был программист, а мама – дизайнер. Втроем они постоянно путешествовали, но почти не общались. Взгляд родителей был привязан к значкам и изображениям, пальцы порхали по кнопочкам. Говорили они только по делу, отдавали четкие ясные указания на трех языках. Миша легко научился послушанию, а если и своевольничал, то очень тихо и скрытно. Он как-то сразу осознал, что предоставлен только себе, и это ему нравилось.

Родители Миши были вольные специалисты. Они много работали. А в свободное от заказов время разрабатывали компьютерную игру. Они и познакомились на международном слёте проектировщиков игр. Как раз в тот день, когда очень многие люди с волнением ждали хоть какого-то конца света. Но ничего не произошло в день 22 декабря 2012 года. Разве что, в этот день или в один из последующих в городе Дарвин был зачат Миша Инин.    

Ян Инин выглядел как тщедушный задрот, но душою был снабжен щедрой и проворной. С детского лица Яо не сходило выражение озорного лукавства. Она была дочерью высокопоставленного китайского партайгеноссе и училась в Школе Дизайна Парсонса. Что их притянуло друг к другу, благодаря чему они составили пару, было не ясно. А ясно, что Миша появился на свет в силу мгновенно вспыхнувшей и неразлучной любви, истинность которой была подтверждена временем. Можно сказать, что сын более мыслил своих родителей как две символические стихии, две воли, нашедшие один путь, нежели воспринимал их в физических оболочках. Они были идеальны, жаловаться на них было все равно, что жаловаться на космические светила. Позднее, когда их уже не было на свете, Миша кое-что выяснил, разузнал. Вероятно, Ян Инин сотрудничал с китайской разведкой. И их бесконечные разъезды, мировые скитания были вызваны соображениями безопасности. Но всё это, в сущности, не имеет значения. Потому что информация, годная как историческая сводка, утратила важность вместе с самой историей.

Когда Мише исполнилось 7, Яо подарила ему именной аватар У Вэя. Лет через 10 Миша станет отчасти похож чертами лица на этого доброго и изворотливого витязя, прославившего свое имя, свой род и свою расу в эпоху Восходящего Хаоса. Как всегда, коротко и ясно, Мише объяснили, что такое аватар. Это его игровое воплощение, его подлинная роль в игре. Конечно, У Вэй пока нарисованный, плоский, а его похождения фрагментарны. Но образ его, симпатичный и запоминающийся, станет неотъемлемой принадлежностью Миши, его магическим капиталом.

— А У Вэй – это я? – догадался Миша и вдруг отчетливо представил себя внутри комикса. – Но я не хочу жить в нарисованном мире!

— Игра не будет похожа на нарисованный мир, — авторитетно заявил Ян. – Все реальные пропорции будут соблюдены. И восприятие будет идентичным адекватному. Точнее, может быть таковым. На самом деле, оно может быть неизмеримо глубже и разнообразнее того, что принято считать нормой. Игра раскрепостит восприятие, пустит его на волю. Понимаешь, чадо, цель игры как раз и состоит в том, чтобы игрок мог быть самим собой, мог обрести себя. В реальном мире это, к сожалению, уже почти невозможно. У Вэй – это ты и не ты. Он – твоя личная дверь в мир игры. Форма, в которой ты будешь искать свой путь внутри. Ты – это твой путь.

— Я – путь? – переспросил Миша и действительно увидел желтую мостовую, которая, слегка изгибаясь, бежала от витражного склона холма к брюссельской капусте облаков. Земля и небо, соединенные толстым кабелем дороги, казались двумя не похожими, на загляденье прекрасными лицами. Если присмотреться, дорога была сплетена из серебристых живых волокон, похожих на нити грибницы. Она ручьилась вверх и вниз сразу. На обочине, ближе к земле, в позе лотоса, зажмурившись, прилепился У Вэй. И было ясно, что простор, высота и брожение смысловых соков приятно кружит ему голову. Он был трикстер, не принадлежал ни низу, ни верху, сам по себе.  

Редко где они задерживались более месяца. Города загружались, словно глубокие живые картинки одной руки. Жилье им снимал дядя Дэм, какой-то дальний мамин родственник, видом плотный и непроницаемый, с тонкими кисточками глаз. Каждый раз он встречал их на новом месте, отдавал ключи, а сам, повернувшись к Мише, доставал из кармана нефритовый значок с иероглифом. И каждый раз это был новый иероглиф. Миша приклёпывал значок к груди и, немного высокомерно кланялся. Сэм дарил только очень лёгкие символы, которые знает и трехлетний ребенок. В детстве Миша видел в дяде Дэме бессловесное и глуповатое домашнее устройство. Но однажды дядя Дэм заговорил, причем, как ни странно, по-русски.

Обязательные дисциплины, а именно, математика и каллиграфия, полностью совпадали с интересами мальчика. На телевизор и мировую сеть было наложено заклятие. Да не будет детское лицо озарено мертвящим бликованием монитора, отрезал папа Ян. И то сказать, один вид мультяшного раздрая или спортивного бешенства вызывал у ребенка тревогу и устричную апатию, будто на его незахватанное воображение пикировали мелкие тлетворные джеты. Зато Миша имел в своем распоряжении полную свободу передвижения. Казалось, родители намеренно выставляли его за дверь, в мир посторонних лиц и означенных вещей. Иди погуляй до восьми, говорили они, и если что-нибудь с тобою случится, пеняй на себя. Миша с минуту загружал в себя план города, брал рюкзачок с провиантом, пристёгивал к поясу игрушечный меч с электрошокером, водружал на голову пробковый шлем и отправлялся в путь. В груди, на которой красовался нефритовый знак, трепетало сердце маленького конквистадора.

Миша старательно придерживался расчетного времени и намеченного маршрута, с волнением предчувствуя тот момент, когда обязательно нужно будет сойти в небезопасную сторону и заснуть. Конечно, он видел реальные сложившиеся пространства, машины, людей, обывающих город, воспринимал символы и красочные щиты, с которых моросила въедливая реклама. Но все это шумное скопище примет прошлого и настоящего казалось заброшенным тупиком, местом нулевой событийности, где можно отсидеться, но ничего интересного с тобой не случится. Игроки знают, что подобные пространственные факультативы есть в любом квесте. Они нужны лишь для поддержания чувства объёма. И сами мещане, чья жизнь была сконцентрирована в этих скучных областях, не брались в расчет как возможные источники событий. Но стоило лишь немного посторониться, сбиться с избранного курса, — и сразу становилось понятно, почему города кажутся такими живыми и важными. Над головами людей, на уровне окон, на гнутых ложках фонарей, вокруг дорожных развязок, роилось, пульсировало множество шариков, червей, спиралек и крестиков. Они резвились, переливались, спаивались в озорные бригады, которые вдруг взрывались, бесследно поглощая свои компоненты. Наверное, было бы слишком сказать, что Миша их видел обычным зрением. Скорее, он видел их по наитию, как игрок может по наитию угадать прикуп. Также он различал существ, которые были почти антропоморфны, передвигались с помощью конечностей или, как змеи, стелились в потоках света, течениях воздуха, температурных коридорах. Некоторые из этих существ выглядели угрожающе, были велики, казались грациозными и неуклюжими в одно время. Но только тогда, когда с ничего не подозревающих единиц населения на них переносился признак телесности и формы.   

Миша находил тихое место, откуда ему были доступны эти истинные горожане, и забывался коротким, насыщенным сном. Лучше сказать, это было полное отключение от реальности, от обеих реальностей, и подсоединение к третьей, самой загадочной, в которой пребывал Мэтр. Тучный хозяин города был похож на гигантского рыхлого паразита, прикипевшего к верху или ко дну всякой внятной реальности. А Миша воображал его трофейным зверем, добыть которого можно было только при помощи магических средств. Миша приближался к дежурному зрачку чудовища, залазил в него, как в нору, и втыкал свой нефритовый значок в пурпурно-фиолетовое нервное окончание. Большого эффекта это, правда, не имело. Но, очнувшись, Миша чувствовал себя победителем, приручившим локальное божество.

И вот однажды, когда Мише уже исполнилось 12 лет, он увидел Мэтра так же явственно, как тучу или высотный дом. Мэтр Сан-Франциско, массивный и грозный, покачиваясь, шел вверх по склону, давя людей и машины, обрушивая подвернувшиеся вертикали. Он казался пьяной  скотиной со вспоротым брюхом, откуда свисали тонкие мягкие ноги недоношенных слоников. Видение было четким, пронизанным вещностью и едва ли продлилось более минуты. Когда Миша пришел в себя, в оранжевом палисаднике, примыкавшем к каменному ограждению какого-то храма с позолоченными похожими на луковицы башенками, напротив него стояли пять чернокожих панков, в грязной изодранной одежде. Они казались нарисованными, появились в результате небрежного жеста. Миша не сразу узнал в этих карикатурах людей. Самый маленький, почти карлик, в зеленых парусящих штанах, достал нож и двинулся к Мише. Тот был уже предельно напуган видением, всё еще стоявшим в чистейшем небе дымной, прореженной глыбой, так что уродец с ножом показался ему – нет, не смешным, а отвратительным, как отвратительны шкодливые диснеевские персонажи.

Стена была высокая, и никого вокруг не было.  

Миша вытянул вперед руку и ткнул пальцем в небо. Его побелевшее от страха лицо показалось негру забавным. Он был почти одного с Мишей роста, но его лицо было старым и отталкивающим, это было лицо, превращенное пороком в жопу. Глаза были белые и неприятно блестели, как ртуть. Карлик оскалил зубы и, ловко перекинув нож, замахнулся на Мишу. В животе у мальчика оборвалась струна, он расставил руки и завизжал, как пикирующий бомбовоз. Но тут, прямо над головой, раздался тихий, с придыханием, голос дяди Дэма, который произнес по-русски:

— Ы!

Дядя Дэм, весивший не менее центнера, пружинисто спрыгнул с ограды, достал из-под пиджака короткий широкий нож с зазубринами, подошел к остолбеневшему карлику и быстро отрезал ему голову. Карлик только что и успел, как издать тоненький звук, похожий на натужно выдутую Диззи высокую ноту. Обезглавленное тело карлика дядя Дэм, как баскетбольный мячик, зашвырнул за каменную стену собора. А голову взял за затылок и показал Мише.

— Это не люди. Человеку нельзя так вот просто отрезать голову. Чего ты так испугался?

— Я… Я… Я не испугался, — выдавил из себя Миша. – Я не их испугался.

Панки вышли из оцепенения. Барон Самди, — прошептал предводитель. – Go-go!  

— Куда гоу? Никуда не гоу, — не согласился дядя Дэм и бесшумно, рачительно перестрелял их из пистолета. Вид того, как быстро и неотвратимо умирали эти люди, в самом деле, наводил на мысль, что они вовсе не были рождены женщиной и временем, что их изготовили за углом кустари, и что их путь от рождения до хлама не длиннее пути бабочки-однодневки. Но та хоть весело порхала между цветочками, а эти угрюмо мутили в трущобах.  

— Я не их испугался! – уже с досадой закричал Миша и топнул ногой.

Когда он рассказал Дэму про свое видение, лицо дядюшки стало черным от заботы. Они взяли такси и стремительно полетели по мосту через залив. Мише снова показалось, что длинный мост чуть покачивается в пустоте, как живое существо, растянувшееся на восходящих потоках воздуха. Но никакого сюрреализма в этом голом ощущении движения уже не было. Сердце стучало быстро-быстро, но мальчик чувствовал себя приподнято и спокойно. Последний подаренный ему символ на нефритовой бляшке означал «опасности» и «перемены».

Дядя Дэм, напротив, выглядел удивительно обеспокоенным. Он говорил в трубку какую-то цифровую заумь с отрывистыми междометьями. Неожиданно он убрал телефон и строго сказал:

— Ты должен учиться играть, маленький Ми.

— Я не маленький! – Миша сжал кулаки. – Я просто… немного потерялся.

— Даже самый великий игрок может допустить ошибку, потерять концентрацию, — продолжал дядя Дэм. – Шайтан караулит такую минуту и вышибает из игрока дух. Чтобы этого не случилось, знаешь, что надо? – он улыбнулся, втянул воздух и, блаженно прикрыв веки, уподобился желтому валуну. И только в конце пути, когда они уже подъезжали к фешенебельной гостиной слободке, изрёк: ДЭ! Игрок не может позволить себе отрываться от силы. Усёк? Но дано это не многим. Может быть, никому. Для этого нужно много работать. Отвлекаться не рекомендуется. А города, такие, как этот, выпивают из человека все соки. Человеку в них нет дела до Дэ. Ни до чего нет дела.

Больше он ничего не добавил, но Миша понял, что какое-то важное решение принято.

В гостинице дядя Дэм приказал родителям собирать вещи. Через два часа они уже сидели в лайнере, направлявшемся в Шанхай. Миша сидел в кресле за спиной Яо и дяди Дэма и подслушал их разговор.

— Мальчик уже вполне окреп, чтобы стать послушником, — сказал дядя Дэм. – Я уже распорядился. Из Шанхая его заберут и переправят в дацан.  

С шелестом, Яо защебетала на незнакомом диалекте. Дэм прислушивался, наклонив голову и вставляя резкие на слух замечания. Наконец, он вскипел и обронил по-английски:

— Галлюциноз. Припадки нарколепсии. Mysweet, тебе этого мало? Но всё это поправимо. Тело мальчика окрепло. Пора укреплять его дух.

Ян Инин сидел рядом с Мишей у окна и, как всегда, исполнял на своем ультратонком лэптопе одному ему внятные партии. Когда лайнер оторвался от земли, Ян перегнулся через Мишу и долго смотрел в иллюминатор, потом произнес, с сожалением:

— Это Сан-Франциско, город в стиле диско.

Заходящее солнце выплеснуло на океан и город ведро света ярчайших искусственных оттенков. Глядя на город из погружающегося в атмосферу самолета, Миша вдруг остро почувствовал, что это реальное место, воспетое реальными людьми, жившими здесь в другое время. Джеками – Лондоном и Керуаком. Новое чувство реальности и совместимости с другими людьми было пряным, густым, будоражащим. Оставляемый город выглядел цельным и умиротворенным. Само солнце, распаленное и текучее, было похоже на круглый переносной холодильник, в котором родители держали тонизирующие напитки. Когда лайнер ушел в синеву и завис над океаном, Миша включил плейер и стал слушать древнюю группу «Аэроплан Джефферсона».

Примерно через час, премьер-министр Китая вышел на связь с президентом Соединенных Штатов и сообщил ему важную, но довольно расплывчатую информацию. Президент пришел в крайне возбужденное состояние и вызвал к себе всех своих кардиналов и советников. В час ночи с западного крыла страны поступили первые ужасающие вести. Данные, затребованные из НАСА, внесли окончательную ясность. Снимки, сделанные со спутников, наглядно демонстрировали, что в Калифорнии произошла беспрецедентная катастрофа. Часть города Святого Франциска скатилась в океан. Другая часть нелепо задралась, как крышка колодца. Проводить эвакуацию было поздно.

А Миша Инин летел и мирно спал, закутавшись в одеяло ото всего мира.