Здоровье дороже:: - СОЦИАЛЬЩИНА

СОЦИАЛЬЩИНА

   [ принято к публикации 01:26  10-04-2010 | Бывалый | Просмотров: 1309]

ПРОЛОГ

Скамейка, паутинка и качели.
Иногда ночью кажется, что на этих предметах кто-то сидит, кто-то висит, кто-то качается.
Но нет, здесь пусто, неодушевленно, и детские "снаряды" очаровательны в этой пустоте.
Плеск, темнота, не живые звуки, все живые существа — умывают руки.
В темноте, со слепу, кажется, что внутри железного каркаса паутинки бьется сердечко.
Все, что тебе кажется или показалось, привиделось, существует всамделишно, действительно — просто, ты не до конца в это поверил.

А верить нужно — это мир символов, он ничего не делает просто так.

АКТ 1
Связь оборвалась: деньги на трубке кончились раньше, чем я успел сказать "Досвидос!" и бросить трубку.
Желание закончить начатое переросло в необходимость пополнить счет.
Можно было, конечно, взять доверительный платеж, но я не любил быть в долгу.
Я переодел майку, не вынимая зажженной сигареты, и зашнуровал кеды.
Надо положить денег на телефон, купить сигарет, вернуться обратно.
Мама преградила мне путь к дверям, внезапно объявившись в коридоре.
- И куда ты на ночь глядя? — а вот бабушка говорит "глядя на ночь".
- За сигаретами и денег положить.
- И так всю квартиру уже провонял своим куревом-кукуевым- а вот бабушке все равно, она не чувствует запахов.
- Ага. Мам, я не надолго. Туда-обратно — а вот с бабушкой такой номер не пройдет.
- И опять к утру придешь?
Из комнаты послышался голос бабушки.
- Давайте я за сигаретами схожу.
- Мам! Не вмешивайся.
- Я скоро приду. Туда-обратно.
- Давай, я тоже с тобой выйду, подышать.
- Ну, ты сейчас одеваться пока будешь…Я по-быстрому.
- Опять ведь пошел с Парфеновым, да?
- Да, нет. Я сейчас приду.
Дверь за моей спиной осторожно захлопнулась.
Под лестницей спал сосед из 102-й квартиры: сумка под головой, ноги поджаты, рукава засучены, лицо раскраснелось — сразу видно, что человек пришел с работы.
Надо бы отнести его к дверям его квартиры и вручить жене.
Я решил сделать доброе дело, но потом, на обратном пути.

АКТ 2
На перекрестке голосовала девушка, я зафиксировал ее краем глаза.
От нее исходила просьба:
- Молодой человек, сигаретой не угостите?
Я изменил траекторию, сменил темп поступи и предстал перед особой женского пола.
Оглядел ее, объективно идентифицировал, но все равно спросил:
- Машину ловишь?
- На работе. А прикурить? — сухо отрапортовала особа.
- Держи. И почем? — 10 из десяти задали бы этот вопрос.
- Смотря что — она вскинула руку параллельно дороге.
- Ну, минет допустим — 6 из десяти выбрали бы этот вариант.
- 300 рублей. А где делать будем-то?
- Где делать — найдем. Осталось найти 300 рублей.
Я пролистал, как тонкую брошюрку, странички купюр и оральный секс стал желаннее, но не сбыточнее.
Я еще вчера ожидал, что мне перечислят аванс на банковскую карточку, но деньги не пришли.
Не пришли именно так, как не приходят только деньги: негаданно и безвыходно.
Вышли, не успев зайти.
- Удачного вечера — съязвила голосующая брюнетка, младше меня лет на пять, но обильно повзрослевшая за счет припорошенности косметикой.
Она дергалась всем телом, словно голубь, пытающийся окунуть клюв в воду с каменного парапета городского пруда, балансируя хвостом, чтобы не сорваться; не было плавности в ее жестах, не было грации знающих себе цену куртизанок и содержанок (хотя каждая из них и преподносит в зубах прейскурант, лишь меньшинство согласно торговаться), но была в ней небрежность к совокуплению, которая читалась в разрезе ее глаз, молоке белков и гуашевых мазках зрачков.
- И тебе — беззлобно ответил мои голосом человек напротив проститутки.

АКТ 3
Почти у самого магазина, я встретил Парфенова.
Он радостно осклабился и протянул руку, приветствуя.
- О, вот ты то мне и нужен! — воскликнул Парфенов.
- Зачем?
- Пошли ко мне, должны тетки прийти.
Заманчивое предложение, но почему-то именно сегодня мне хочется, чтобы мама думала обо мне хорошо.
Парфенов — яркий представитель околофутбольного сообщества, такой кажуал, casual — повседневный.
Ежедневник.
Как пел Дэвид Боуи — ты можешь стать героем хотя бы на один день.
Ребята, вроде Парфенова — героически ведут себя ежеминутно.
Они все гитлерюгенстее и гитлерюгентстее внутри, но не внешне.
Старое доброе ультра-насилие и по молодежному злая ульра-правость.
Как парадокс физиологии в ответ на прихоть сознания: Парфенов — левша. 
- Парф, я не могу. Мне завтра рано вставать. — взмолился я.
- Ты что, робот?  — Парфенов уничижительно окинул взглядом мою систему.
- Я не могу — повторил я, отстраняя его плечом.
- Вот значит как? — Парфенов почти сразу вспомнил какую-то старую обиду.
- Парф, я серьезно, сегодня — никак. Потом, лады?
- Ну хоть зайдем. Тебе понравятся, тетки…они… — вот тут ассоциативный ряд стал заваливаться влево, в противоположную взглядам Парфенова сторону.
- Все, давай завтра. — отрубил я, мысленно рассеча Парфенова на двое.
Вообще, Парф — мой друг, друг детства, от которого никуда не деться.
При мне, в семь лет ему выбило глаз осколком пластинки, не известно какого  исполнителя.
После этого, у Парфа упало забрало на шлеме.
Теперь, он боится только остаться в одиночестве.
Неминуемо, его скоро будет не узнать, из-за пристрастия к пиву.
Парфенов всегда вступается за меня при уличных конфликтах с местной шпаной
То есть, в прямом смысле "Моя оборона — солнечный зайчик стеклянного глаза".
Я провожаю взглядом его сутулый силует.

АКТ 4
Состав в магазине был в основном молодежным: преобладали ребятишки в вездесущих майках-алкоголичках, из тех, кто смотрит в след нафаршированным автомобилям, оживленно выбирающие, какой из разноцветных баночек отравиться.
Ровно одна красивая женщина стояла у вин..
Были правда и человечки, одетые в "опустившехся интеллигентов" — в небритых усиках, растрепанных челках и замызганных очках — но таких было всего трое.
И жались они к крепкому алкоголю.
Я глазами отыскал уникассу и руками пополнил баланс.
И стремительно захотел домой, минуя сигареты, минуя скамейку с паутинкой, через подъез, через пролет.
Ноги-рычаги дернулись и сами принесли меня к крепкому алкоголю, плавно впадающему в вина.
Со стороны кассы послышалась какая-то возня, которая разрешилась оглушительным хлопком.
Я присел, ошалев от звука, и руки сами сложились за головой.
Хлопок, хлопок, хлопок, пауза, хлопок.
Из-за полок с соками показался мужчина, с черным пистолетом на конце вытянутой руки.
Рука была как палец, она неестественно сгибалась в двух местах и поворачивалась в след за телом.
Еще один хлопок и мальчиков в майках-алкоголичках стало на одного меньше.
Я присел еще ниже, ухватившись за голову и бутылку водки.
Меня по-прежнему было хорошо видно, просто еще не дошла моя очередь.
Палец указал в другую сторону и раздался ожидаемый хлопок.
Женщину у вин впечатало в стеллаж, в отчаянии она всплеснула руками.
Я выпрямился и метнул бутылку, без надежды, но желая попасть в голову стрелявшему.
Бутылка безшумно стукнулась об его темечко.
И я почему-то побежал, побежал на, а не от, него.
Прыгнул на оседающее тело, покорно не смотря на поднимающийся шлагбаум руки с пистолетом, и ударил его в голову кулаком, потом еще раз, и еще, еще раз, пока очередной удар не прошел насквозь через его раненый лоб, бетонную плиту немытого пола, и сам я не провалился в подпол. 

ЭПИЛОГ
Лейтенант Курьянов еще лежал в забытии на спине, но под надзором своих, видимо бывших, коллег.
Зашуганная уборщица-кассир, не открывая монголоидных глаз, подметала осколки.
Директор магазина давал путанные показания.
Работники медслужбы нехотя переносили тела в карету скорой помощи.
Покупатели снова освоились и, в ожидании своей очереди на место свидетеля, вспоминали, за чем пришли.
А народу, из проходящих мимо, собралось не очень много, возможно потому, что была ночь буднего дня.
Любому из ряда вон происшествию удивляешься в  виду его исключительности.
Проходит два или три раза, и ты перестаешь удивляться.
Символизм никого не интересует.
Никого не волнует причина, все следят за следствием.