Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - ЛифтЛифтАвтор: Арлекин – Петь, ты чего?– А? Да не, нормально, пап. Не выспался просто. Какой этаж? – Шестой. – Квартира? – Шестьдесят пятая. Забавно, да? – Что? – На всех этажах по шесть квартир, а на шестом – пять. Религиозные люди строили. Зато у тёти Лены квартира вдвое больше остальных. Голова болит, затылок расплавленным воском стекает на шею. Лопатки чешутся, будто крылья прорастают. Перепончатые, конечно, неоперённые, кожистые, полупрозрачные. Глотка битым стеклом засыпана, сглотнёшь – и прости-прощай. Горло будто жгутом перетянули, воздух со свистом всасывается через узкий люк, завихряется в горячих лёгких, щекочет ядовитыми взвесями. Вот отсюда и пошло название «гаррота» – первоначально, это была просто петля с палкой. Палку крутили – петля затягивалась, и так осуществлялось удушение жертвы. Китайцы просовывали голову осуждённого между тетивой и согнутым луком. Отпускали – и тетива душила, душила, душила. Ещё в семидесятых испанцев казнили на гарроте. Использовали и просто, как орудие пытки. Испанцы в этом поднаторели. Школу имени Торквемады открыли, поди. – А ты где был-то сегодня? – Чего? – Ты там с друзьями своими ничем таким не балуешься, а Петь? Всё время задумчивый такой, вялый. – Пап, да ну тебя. Ты друзей-то моих видел? Вот-вот, никто их не видел. Нет никаких друзей. Самые близкие знакомые – вечерние улицы города. Тенистые аллеи и резкие тени от фонарей. Ненатуральное, постановочное, павильонное освещение. Звуки чистые, как будто сквозь поролон проходят. Автомобили с пылающими глазами, декоративная молодёжь в странной одежде, самонаводящиеся пьяницы, застенчивые шлюшки, тощие овчарки, избежавшие вивария – рядом с мусорками и под лавками. Тротуарная плитка с гипнотическими узорами швов. В тёмных дворах и подворотнях таятся жадные до крови чупакабры, каждое третье существо, проявившееся из тьмы – странный левиафавн. Именно так, не библейский кит – копыторогий горожанин. А под занавес – какая-нибудь случайная чайная, и вечер заканчивается так же одиноко – чаем пуэр, залитым водой на стадии шума в соснах. – Ой. – Чё такое? – Застряли, что ль? – Погоди-погоди. – Ну-ка, нажми ещё раз! – Не-а. Ни фига. – Бля, да что ж за день-то такой! – Вызов не работает. – Да конечно, какой там вызов! Третий час ночи! – Ну и чё теперь? – Пол-этажа не доехали, ну ёлки-палки... – Тётю Лену набери, пусть вызовет кого-нибудь. – Да кого она щас вызовет! – Ей виднее, кого. А то, что же? – Твою мать! – Да погоди, пап, не кипятись. Звони. Дышать всё труднее, по стенкам лифта начинают скатываться капли конденсата, нависают с потолка. Воздух влажный, густой. Два дыхания сплетаются в серый жгут, шарят по узкой кабинке своими паническими псевдоподиями, лобызают створки лифта, напрасно пытаются просочится в щель между ними. В тесном пространстве сталкиваются усталость и напряжение, тишина и нервный шёпот, безразличие и раздражение. Чуть-чуть приоткрыть щель, чтобы подышать – тщетно: створки плотно сомкнуты в стальном вульвите, таком распространённом среди новых лифтовых кабин недуге. Отец и сын, один на один, в тишине, взаперти, плечом к плечу. – Ну давай, Ленка, поднимай трубку! Ёлки-палки! – Пап, да расслабься ты. Не умрём мы здесь. – Да ну что ж это такое-то, а? Батарея! Батарея садится! У тебя телефон с собой? – Нет, зачем? – Как зачем? Затем! Затем! – Ну не брал я с собой телефон, не брал! Задуши меня теперь за это! И дыши воздухом из моей груди. Ты всегда использовал меня – используй и напоследок. Родил меня, чтоб оправдать наличие у себя половых желез, растил, чтобы вылепить из меня своё подобие и продолжить жить во мне, воспитал, чтобы я не перечил твоим эгоистичным планам на мой счёт, среди ночи вывез в гости, чтобы как раз к закрытию застолья успеть похвастаться мной перед своей бездетной сестрой. Ты дал мне жизнь – теперь можешь забрать. Я и так уже почти стал тобой. Неразрешённые конфликты родителей продолжают жить в их детях. Давай, поори на меня, высоси мои скудные жизненные силы. Голодный паук сжирает яйцеклад своей самки. Или хочешь, я сам прекращу твои вопли? Хочешь, я проткну тебе артерию зубами и высосу твою кровь? Когда ты закроешь глаза и пойдешь на дно, подумай обо мне. В лице вампира-сына ты обретёшь себе нового друга, – считая чесоточного клеща, у тебя их станет двое. – Петя, ну чё молчишь? Ну? Ты это, прости, что я сорвался, сам понимаешь… Не хотел я на тебя, Петь, просто, ну ты же видишь... – How many rivers do we have to cross, before we can talk to the boss...? – Чего? – Да так, песня. Мы можем отнестись ко всему этому философски, пап. Пока нас не выпустят, этот лифт – наш карцер. А что делают в карцере? Некоторые воют и срывают ногти, пытаясь расковырять бетонную стену, другие – думают. Согласись, пап, нечасто выпадает возможность сосредоточится на собственных мыслях. Когда ничего не отвлекает, и даже в перспективе возможности отвлечься на что-то нет, как таковой. Важно иметь такие моменты. Важно забывать про всё и прислушиваться к себе. – Сынок, я сейчас не настроен слушать эту херню. Меня волнует, надолго ли мы здесь засели. – И меня. Чем надольше – тем лучше. – Не понимаю я тебя, Петя. Иногда – просто не понимаю... – Это же просто. Сейчас мы – две души, застывшие в шахте. Оторвались от земли, но не достигли неба. Это наш с тобой перитётялений. Ты знал, что пространство-время похоже на эластичную мембрану? – Нет, Петя, не знал, и никогда знать не хотел. Чёрт, и сигареты вот размокли... – Ага, ещё покури здесь. – Ну и что там с твоей мембраной? – Положи на неё галактику – и она съедет к центру и продавит ткань посередине. Положи планеты – они покатятся к этой ямке. Это слипание. Всё стремится друг к другу, а между тем, мы разлетаемся в разные стороны. Вот так и мы с тобой, пап. Дилемма ежа. Слишком близкий контакт чреват уколом. Я люблю тебя, но ты никогда не сможешь меня понять. – Я всё время пытаюсь. – Нет, ты всё время помещаешь меня под трафарет, который вырезал на основании собственного опыта. Опыт опыту рознь, папа. Когда меня создали – сразу разбили отливку. Слыхал про уникальность? – Ой, только не надо вот тут мне про уникальность и неповторимость. Все вы молодые одинаково не такие, как все. Сам в молодости таким был, знаю. – Вот именно, был. Но перестал. А я – всё ещё. Это важно, неужели ты не понимаешь, как важно сохранить это в себе? Почему вы так охотно расстаётесь с этим? От бессилия. Годы идут, а борьба бесконечна. Прожив полжизни, вы так устаёте, что соглашаетесь на интервенцию – и вас легко захватывает социальный закон усреднения. Чувство собственной правоты – это защитный механизм, не позволяющий вам себя возненавидеть. – За что? За что мне себя ненавидеть? Я что, мразь? Я урод какой-то? Нет! Я обычный человек! Не злой и не добрый, я просто живу, как умею! – Как за что? За слабость. – Не городи ерунды. Вроде, умный ты у меня парень, а бывает, ерунду такую несёшь, что я даже не знаю. – Кроме нас тут никого нет, пап. Для кого этот спектакль? Знаешь? Я – знаю. Для тебя. Механизмов много. Один откажет – другой запустится. Ты тонешь, и хлещешь руками по воде. А ты не дёргайся. Набери воздуха, расслабь тело и сориентируйся в пространстве. И скоро поймёшь, как балансировать. – Ты – меня жизни учишь, щенок? – Да, учу. Если долго чего-то не делаешь, навыки уходят. И тогда очень поможет кто-то, продолжающий делать то, что ты делать разучился. – Петя, иногда я смотрю в твои глаза, и мне хочется вмазать тебе по роже. Чтобы погасить этот взгляд, знаю. Дерзость вас просто бесит, не так ли? Дерзость – это готовность встретить противодействие. Решительность – признак взрослого мужика, которым вы так кичитесь, это готовность действовать, это другое. Решительность – это хором и в ногу. Дерзость – всегда против. Так давай же просто сползём по стенам, сядем на пол, колени к коленям, глаза в глаза. Смотри в мои глаза с укором и грустью, в мои холодные и безжалостные глаза. А откуда взяться жалости в чистом разуме? Чем больше мы размышляем о мире, тем больше в нас копится безразличия к частным его проявлениям. Удушливая атмосфера лифта словно повторяет своей чрезвычайной плотностью раннюю Вселенную. Бах! – взорвалась. И всё. Сотая секунды, и снова тишина. А внутри этой сотой секунды взрыв длится и длится, процессы, множество сложных процессов: по мере красного смещения плазма, из которой состоит пространство этого маленького чпока, остывает, и на определённом этапе для электронов становится энергетически предпочтительней, соединившись с протонами и альфа-частицами, сформировать атомы. Предпочтительней – ключевое слово. Электроны делают свой выбор. Рекомбинация – это сама жизнь. Остановись на миг – и ты застынешь навсегда. И вот, ядра гелия подружились с ядрами водорода, и с этого момента фотоны больше не взаимодействуют с веществом, и свободно несутся в пространстве без преград и ограничений. Самые дальние фотоны, которые мы в каждый данный момент способны засечь, образуют сферу, которую мы называем поверхностью последнего рассеяния – это границы видимой Вселенной. Эти свободные фотоны – реликтовое излучение, которое исходит от Абсолютно Чёрного Тела. Это космическая Сажа, скорость соскальзывания в которую превышает скорость света. Электроны сделали свой выбор, папа, теперь выбери и ты: в Чёрное нутро или на Чёрную наружу. Эктомия, резекция или эксцизия? Только сначала я превращу тебя в буриданова осла – я открою тебе секрет, папа. Чёрный – это только Чёрный. И больше ничего. Нет других характеристик. Так что если ты выберешь, то выберешь Чёрный. Либо можешь оставаться таким, как все – тем, кто не выбирает. – Пап, не злись, ладно? Я просто не выспался. – Да, ты говорил. Я не злюсь, Петя, не злюсь. Я просто не понимаю. – Ну и ладно, забей. Нет, так нет. Тогда подумай о чём-нибудь своём. будущее Пети Теги:
1 Комментарии
#0 09:33 18-11-2010Яблочный Спас
Блять Кин это просто охуенно. Как ты умудряешься все эти кроссы, фобии воплотить в словах? А то, что и Черным завязал так это вообще респект. Просто охуительная вещщь. перитетялений (с) вокруг нас гггггггггг Отцы и дети времён термояда Вот прикол, иметь сына-арлекина. Застрянешь с таким в лифтем — и через минуту ёбнешься. Кстати, ЛевиафаВн пишется без В и китом он считается лишь в современном иврите. да высокова класса штука, хуле тут. диалоги трудно писать в такой штуке как масло с водой мешать <img src=''http://www.fatabbat.ru/wp-content/uploads/2010/11/fmd.jpg'' Согласен, ФДМ напоминает. Дикс, ты не первый раз делаешь замечания моим сознательным допущениям, как будто это ошибка. левиафавн 0 мой неологизм, если хочешь. там же он и поясняется. левиафан + фавн. будь вдумчивей и не доёбывайся по пустякам Извини, но он там единственный. Так сразу и недопетришь. Да и кит. Впрочем, почему бы не доебаться? Мне вот нравится. В любом случае добавлю что этот рассказ для меня вполне читабелен. Поразила лишь настойчивость, с которой отпрыск впаривает отцу свою идеологию, как будто ему уже стошестьдесят лет. Блядь, фавн же, копыторогий. Я осознал свою приземистость. Приземленность Как же хорошо… прочитала. отцы и дети начиная с ядра гелия не врубилась абсолютно, то есть вырубилась страшно попасть под обвал в шахте с Арлекином на пару месяцев как в чили заебёт How many roads must a man walk down... это хорошая песня Это произведение, к сожалению, не произвело на меня то впечатление, которое хотел получить автор. Скучно, затянуто, местами неправдоподобно. Все мы знаем, что автор может лучше. матёро можно распиздить на цитаты тока хцй ево знает, исходит ли ваще какое либо излучение от абсолютно чорного тела, но так ещё красивее Хвастливые йайки! затянуто — это 30000 символов таким макаром. я покороче сделал. не проняло — ну не судьба, все мы разные. метеорит исходит, и оно равно 2,725 Кальвинам и называется реликтовым излучением. его альбедо составляет менее 0,01, то есть оно поглощает более 99% падающего излучения «И дыши воздухом из моей груди.» — вот тут ты меня и поймал. Тяжелый слог. Отличный текст. Стасик, это почти хорошо. Потом, может быть, я расскажу тебе, чего здесь нехватает. А пока, вот тебе прелестный отрывок волшебной музыки лифтов: litprom.ru/thread30383.html спасибо, читал. рад, что пришла арлекин пишет часто, но я очень рад, что ему есть что сказать. отлично, бро! к сожалению, не так часто, как хотел бы. ещё столько всего нужно написать /ещё столько всего нужно написать/ — цитатно сказал. это похоже на сон. сон пчеловода в лифте за пять минут до возвращения пчёл Всю дорогу думал, что папа мальчика задушит, поскольку к тому и шло. Сынок заебывал, а папа — великой доброты человек, терпел и не душил. Отсюда делаем вывод, что характеры Кину стали даваться. Но вообще из этой истории можно выжать стопяццот общечеловеческих смыслов и конфликтов. На целый художественный фильм хватит. Но вместо их развития Кин устаме мальчика прочел нам лекцию об астрономии. Ну, тоже полезно, чотам. Это не л-ра, а эксцизия самки Буриданова осла. Перемудрил Кин: лифт, отец, космическая сажа — не верю, декорации, фейк. Еше свежачок дороги выбираем не всегда мы,
наоборот случается подчас мы ведь и жить порой не ходим сами, какой-то аватар живет за нас. Однажды не вернется он из цеха, он всеми принят, он вошел во вкус, и смотрит телевизор не для смеха, и не блюет при слове «профсоюз»… А я… мне Аннушка дорогу выбирает - подсолнечное масло, как всегда… И на Садовой кобрами трамваи ко мне двоят и тянут провода.... вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... |