Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Было дело:: - Моральные принципыМоральные принципыАвтор: дохлятина Следователь Маркин внимательно смотрел на задержанного контролера следственного изолятора. Алексеев, делая вид, что не замечает взгляда следователя, сосредоточено рассматривал зарешеченное окно кабинета начальника оперативной части учреждения ИЗ-45/4 Квадратова Кирилла Александровича.— И все-таки, Алексеев, — прервал молчание Маркин. – От кого Вы получили наркотики? — Я же уже говорил. Девица одна дала накануне. Ее, кажется, Вера зовут. Она с каким-то парнем подошла ко мне вечером после смены и вместе с деньгами сунула пакет. — Что она Вам сказала? — Да ничего особенного. Напомнила, что для Коли из 324-ой камеры. — А парень что-нибудь говорил или делал при этом? — Нет. Просто стоял рядом, да папиросу курил. — Папиросу? – удивился Маркин. — Да, я тоже обратил внимание, — оживился задержанный. – Еще подумал: «Вольный, а «Приму» сосет. На сигареты что ли нет». Потом понял: привычка. — Почем Вы сделали такой вывод? – Маркин отложил шариковую ручку в сторону и заинтересовано посмотрел на Алексеева. Молодой следователь не отличался наблюдательностью и поэтому всегда с уважением относился к дедуктивным способностям других людей. — Да держит он «Приму» по-зековски: внутри кулака, и затягивается часто и сильно. Как будто бы спешит на развод, — Алексеев ухмыльнулся. – Я на «Металке» насмотрелся на таких досыта. — Вы работали в колонии в Металлстрое? — Пять лет оттрубил. Пока контракт не закончился. — А почему в изолятор перешли? — Да ездить далеко стало. Я уж не молодой, — вздохнул Алексеев. – Два часа на дорогу тратить не охота. — Ясно, — Маркин продолжил заполнять протокол допроса подозреваемого. – Значит, парень ничего Вам не говорил? — Да нет, сказал, щенок! – Алексеев презрительно скривил потрескавшиеся губы. – Сказал, что он знает, где я живу. Если что. — Угрожал? — Нет. Просто сказал это. Спокойно. Я тогда и значения этому не придал. — Ладно, Алексеев. Вот протокол. Прочитайте и напишите внизу: «С моих слов записано верно, мною прочитано, замечаний и дополнений нет» и распишитесь внизу каждой страницы. — Что теперь со мной будет? – задержанный корявым подчерком медленно выводил указанные слова. — Преступление тяжкое от 7 до 14 лет. Так что прокурор санкционирует арест. Поедите в «Кресты» через пару дней… Учитывая, что Вы написали чистосердечное признание и на протокол дали правдивые показания, то на суде получите по минимуму. За помощь следствию могут дать ниже низшего. — Я готов! – Алексеев закончил подписывать бумаги. – Все что надо расскажу. — Это хорошо, — Маркин открыл «дипломат» и начал убирать документы. – Придется опознать девицу и парня. Они пойдут как Ваши соучастники. Ведь именно они где-то приобрели наркотики? — Конечно они! Не буду же я сам за дурью бегать, — ухмыльнулся Алексеев. – Мое дело – передать и получить деньги. — Значит, будет опознание, — Маркин захлопнул «дипломат» и крикнул в коридор. – Кирилл Александрович! Можно уводить. Примерно через полчаса следователь Калининградской прокуратуры Маркин и начальник оперчасти следственного изолятора Квадратов пили обжигающий черный чай из граненых стаканов в алюминевых подстаканниках. — И где ты такие необычные подстаканники раздобыл? – удивился Маркин, разглядывая затейлевый рисунок в виде извивающегося дракона, пожирающего своего брата-близнеца. — Да зеки наши делают, на «рабочке». У нас слесарный цех имеется, — Квадратов сжал кулак и разломанная окаменевшая сушка посыпалась крошками на деревянный стол. - Мы и машины ремонтируем. Начальство довольно. — Это все хорошо, Кирилл Александрович, — задумчиво проговорил Маркин, поглядывая во двор следственного изолятора через зарешеченное окно. – Только вот как нам эту бабу подтянуть? — А что за проблемы, Володя? Алексеев же весь расклад дает, — удивился Квадратов. – Опознает он ее на протокол. — И что дальше? — Ну и пойдет она «прицепом»… — Ни хрена она не пойдет. Алексеев – лицо заинтересованное. Он и на тебя может показать, лишь бы от приобретения наркотиков откреститься. Баба тоже не лыком шита. Да и дружок у нее бывалый. — Это точно. Я уже пробил их по столу передач. Там и ее и его данные имеются. Он брат родной нашего Коленьки из 324-ой. — Да иди ты! – Маркин от удивления чуть не пролил на себя чай. — Вот именно. Звать Виктор Сергеев. Две ходки по малолетке. Одна у нас в 89-ом. — Хороша семейка! А что за баба? — Некая Лукова Вера. Живет недалеко от Финляндского вокзала в коммуналке. Похоже, что его сожительница. — Так и что это нам дает? – задумался Маркин, радуясь, что адреса соучастников Алексеева уже установлены и не придется связываться с уголовным розыском, который очень не охотно работал по делам следственного изолятора. — Опознание проведем, — неуверенно начал Квадратов. — Да подожди ты с опознанием! Вещи его где? — Кого? – не понял Квадратов. — Да Коли Сергеева, твоего сидельца! — А-а, так в «хате» наверное. Где ж им еще быть? — Отлично, — Маркин достал ручку и чистый бланк протокола выемки. – Я сейчас вынесу постановление на выемку личных вещей Сергеева, а ты возьми двух понятых и оформи протокол. — А цель? Что искать надо? Трусы и бритвы? — Бумаги ищи. Тетради, записи, письма… Может быть что-то и нащупаем, — Маркин быстро заполнял стандартные бланки следственных документов. Еще через три четверти часа довольные и гордые собой следователь и начальник оперчасти рассматривали лежащие на столе фотографии и письма, изъятые из камеры 324. — Вот это находка, Кирилл Александрович! – радостно заметил Маркин, рассматривая небольшую фотографию девушки в кроличьей шубке. – А надпись видишь? — Ага, — ухмыльнулся Квадратов. – Теперь лопнет у нас этот пузырек. — Пузырик, — поправил его Маркин. – Пузырик. Это очень существенно. Через два дня Маркин вызвал на допрос Веру Лукову и Виктора Сергеева. Молодые люди пришли вместе, держась за руки. Положив перед следователем повестки о вызове на допрос в качестве свидетелей, они вопросительно уставились на Маркина. «Не догадываются еще», — удовлетворенно подумал следователь, а вслух сказал: — Лукова останьтесь, а Сергеева я попрошу подождать в коридоре. Когда парень вышел, Маркин быстро заполнил анкетные данные Веры Луковой и начал заранее подготовленный допрос. — Вот что, Вера Ивановна, — начал следователь, внимательно разглядывая небольшого роста пухленькую девушку с густо намалеванными глазами. – Я допрошу Вас в качестве свидетеля по делу контролера следственного изолятора Алексеева. — А я-то тут причем? Я такого не знаю! – с вызовом ответила Лукова и отвела накрашенные глаза от смотрящего на нее в упор следователя. — Вот это мы сейчас и выясним, — спокойно заметил Маркин. – Я буду задавать Вам вопросы, а Вы будете отвечать на них и расписываться под каждым своим ответом. Помните, что Вы были предупреждены об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Вам все понятно? — Да, конечно, — покраснела Лукова. – Спрашивайте. Мне нечего скрывать. — Хорошо. Итак, первый вопрос. Вы знакомы с Алексеевым Борисом Сергеевичем? — Нет. Впервые слышу о таком. — Хорошо. Поставьте подпись рядом с ответом. — Передавали ли Вы что-нибудь контролеру следственного изолятора Алексееву третьего сентября 1997-го года? — Нет, ничего не передавала. Я же сказала, что не знаю никакого Алексеева. — Отлично, отлично. Поставьте подпись. — Знаком ли Вам Николай Сергеев? — Да, — Лукова снова покраснела. – Это брат Вити, моего сожителя. — Как давно Вы знаете Николая? — Да года три, наверное. Еще до посадки. Меня Витька с ним познакомил. — Писали ли Вы Николаю Сергееву письма в следственный изолятор? — Нет, не писала, — Лукова запнулась. – Зачем мне? Витька писал, конечно. — Посылали ли Вы Николаю свои фотографии в следственный изолятор? — Да это ерунда какая-то! – вспыхнула Лукова. – Зачем мне посылать свои фотки постороннему мужику? — Я просто спросил. Поставьте подпись под своим ответом. Когда Лукова расписалась в протоколе, Маркин вывел ее в коридор и тут же пригласил Сергеева. Он специально вышел вместе с Луковой, чтобы молодые люди не успели обсудить тему допроса. Сергеев сел на краешек стула и сжал руки в «замок». Смотрел он исподлобья, но на прямой взгляд не отвечал. «Бывалый. Знает как себя с представителем власти вести» — отметил про себя Маркин и, располагающе улыбнувшись Сергееву, начал беседу. — Вы давно с Верой знакомы? — Да года три уже будет, — удивился Сергеев такому началу. — И как вы планируете дальше? — В смысле? — Да с Верой. Жениться-то собираетесь? — Я-то может и не женился, да Верка настаивает. Говорит: «Сколько же гулять можно, пора и честь знать». — Да, три года это срок. Чтобы узнать человека, поверить ему, — задумчиво заметил Маркин. – Вы ей доверяете? — А что ей не доверять? – удивился Сергеев. – Вроде не блядовала… Ой, извините. Не изменяла мне. Во всяком случае, я ее не ловил. Она знает: поймаю – худо будет! — Сергеев сжал кулаки и заиграл желваками. — Да, измена любимой женщины всегда очень болезненна. Особенно если с твоим другом… — Да уж! Ненавижу таких сук! – Сергеев недобро посмотрел на Маркина. – А к чему этот разговор, гражданин следователь. — Да так, кое что выяснилось по вашему поводу, — неопределенно протянул Маркин. — По какому это нашему поводу? — Да о Вашем брате Николае и Вере. — Что?! – Сергеев аж привстал со стула. – Что вы такое несете?! Извините, конечно. Но что-то Вы не то говорите. — Да то я говорю, то самое, — Маркин достал из ящика стола исписанные листы. – Вот почитайте. Изъяли во время обыска в камере у Вашего брата Николая. — И что это такое? – Сергеев недоверчиво посмотрел на сложенные тетрадные листы. – Почему обыск? — Да Николаю цирик гашиш нес, да не донес, взяли его опера прямо на входе в изолятор. Вот у Николая и проводили обыск. А вдруг еще наркота есть? — Цирика взяли опера? – заторможено повторил Сергеев. – И что теперь Коле будет? — Да Коле-то ничего не будет. Цирика посадят – это факт… Да не в этом дело: Вы письма почитайте. — Ладно, раз Вы настаиваете, — Сергеев взял первый листок. Через пару минут его угрюмое лицо залила краска, а желваки на широких скулах заходили с новой силой. Он взял второй листок, третий, четвертый… Не дочитав до конца, отложил в сторону. — С-с-сука, — прошептал сквозь зубы. – Удавлю! — Да, чуть не забыл, — Маркин положил на стол перед Виктором фотографию девушки в кроличьей шубке. На окаменевшего Сергеева смотрело улыбающееся лицо Луковой Веры. На обороте фотографии жирно синела надпись: «Возвращайся скорее. Целую. Твой пузырик». Виктор Сергеев сидел, сгорбившись на стуле, и тупо смотрел перед собой. Доказательства измены любимой женщины были очень весомы. Она предала его. И вторым предателем был его родной брат. Получается, все эти годы они крутили шашни за его спиной, а сейчас она только и ждет, чтобы Колька освободился и вернулся к ней. Внезапное предательство женщины, которой он верил, совершенно выбило Виктора из колеи. Несколько лет проведенных в колониях за кражи и хулиганства приучили его, что никому, а особенно женщинам, верить нельзя. Но последние три года на воле расслабили некогда стальной характер, а близость женщины растопило мужское сердце. Он впервые поверил женщине и вот его опять обманули. Из ступора Сергеева вывели слова следователя Маркина. — Да, это всегда тяжело, узнавать, что тебе изменили. Но вы можете ей отомстить… — Так и сделаю, не сомневайтесь! – зло заметил мужчина. – Дайте только выйти отсюда... — И снова сесть? Из-за бабы? Вопрос следователя несколько отрезвил Сергеева. Он в упор посмотрел на Маркина и твердо сказал: — Она должна ответить! — Согласен! Должна, – поддержал его следователь. – Но по-другому. — О чем это Вы? — Дайте на нее показания! – выпалил Маркин. – Расскажите всю правду. Как она купила гашиш и около изолятора передала его контролеру Алексееву. — И что будет? – Виктор не заметил, как ненароком подтвердил показания Алексеева. — Я предъявлю ей обвинение за приобретение и сбыт наркотических веществ. — Так ее же посадят… — Никто ее сажать не будет. До суда походит под подпиской, а на суде получит условно. Женщин за такое реально не сажают. А если она еще забеременеет… — От кого это еще?! – огрызнулся Сергеев. — А это уже Ваше дело! – подвел итог Маркин. – Ну, как, согласны отомстить за измену? — Ну, если условно получит, — задумался Сергеев. – Тогда конечно. Это мне подходит. А я-то как по делу пойду? – он внезапно забеспокоился. — Свидетелем. Исключительно свидетелем, — успокоил его Маркин. – Кроме того, и сам Алексеев на Вас показания не давал. Стоял рядом и все дела. — Так и было. Не врет цирик, — улыбнулся Сергеев. – Ну, что говорить. — Начните с того, где и у кого купили гашиш. — Да на правобережном рынке у какого-то хачика… Я его и не знаю. Через десять минут Маркин закончил допрос Виктора Сергеева. Тот поставил жирную подпись в конце протокола и быстро вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Маркин видел, как Сергеев стремительно прошел мимо сидящей на скамье Луковой, и, не глядя на нее, начал спускаться по лестнице. — Витя, ты куда?! – только и успела крикнуть вслед удивленная Лукова, как ее тут же позвал в кабинет следователь Маркин. — Итак, Вера Ивановна, нехорошее дело у нас получается, — иезуитски улыбнувшись, начал Маркин. — А в чем дело-то? Что Вы Витьке сказали? – агрессивно насупилась Лукова. — Дело не в том, что я ему сказал, а в том, что он мне рассказал. Но начнем с Вас. Итак, вот Ваш протокол допроса, в котором Вы расписывались за каждый ответ. — Ну и что? — А вот показания контролера Алексеева о том, что именно Вы передали ему пакет с гашишем третьего сентября у входа в следственный изолятор. — Да врет этот Ваш Алексеев! Ничего я ему не передавала! — Хорошо, Алексеев врет. Давайте дальше. Вот Вы пишете, что не посылали писем и фотографий Николаю Сергееву. А эти документы свидетельствуют об ином, — и с этими словами Маркин высыпал на стол перед Луковой изъятые письма, после чего сверху аккуратно положил фотографию, на которой довольная Лукова улыбалась, кутаясь в кроличью шубку. Несколько мгновений Лукова сидела, замерев на месте, потом густо покраснела и не очень уверенно сказала: — Ну, и что это доказывает? Да, я люблю Колю. А с Витькой живу просто так. Да, я писала ему письма… Ну и что? Это мое личное дело и никого оно не касается! — Это все верно. Ваше личное дело. Вот только Ваши лживые ответы были занесены в протокол допроса, и теперь Вы будете отвечать по статье 181 Уголовного кодекса за заведомо ложные показания. — И что? — А то, что год лишения свободы у Вас уже есть! — Да никто меня не посадит! – огрызнулась Лукова. – Не надо меня пугать. — За ложные показания, может быть и не посадят, а за сбыт наркотиков посадят, — деланно равнодушно заметил Маркин. — За какой еще сбыт?! Что за чушь?! — А вот за какой, — и Маркин положил перед Луковой протокол допроса свидетеля Сергеева. Лихорадочно пробежав глазами рукописный текст, Лукова разрыдалась. — Как он мог так со мной поступить? — ревела она, растирая потекшую тушь по полным щекам. – Какая же он сволочь после этого! Предал меня, козел… Дождавшись, когда Лукова успокоится, Маркин достал из ящика стола чистый лист бумаги и положил перед девушкой. — Пишите! — Что писать? – не поняла Лукова, вытирая размазанную косметику грязным платком. — Прокурору Калининградского района. Явка с повинной. — Это еще зачем? — Сесть в тюрьму хочешь, дура?!!! – заорал Маркин, вскочив со стула. – Да у меня достаточно доказательств, чтобы тебя прямо в этом кабинете арестовать! Три дня просидишь в изоляторе временного содержания, а потом на Арсенальную поедешь! — За-зачем на Арсенальную? – испуганно спросила Лукова, отодвигаясь от кричащего следователя. — В тюрьму женскую! – Маркин внезапно успокоился и сел в кресло. – Пишите, Лукова, пишите. Вам же лучше будет. Явка с повинной обеспечит Вам условное осуждение, а правдивые показания дадут мне возможность не заключать Вас под стражу на период следствия… - А как же с моим враньем? Вы ж сказали, что мне за него год дадут... Маркин положил перед Луковой протокол допроса, исчирканный ее размашистыми подписями, и серьезно сказал: — Поскольку у нас с Вами установились доверительные отношения, я, как только получу Вашу явку и показания, тут же при Вас порву этот нелепый протокол, и никто о Вашей лжи не узнает. — Вы правду говорите? – Лукова заискивающе посмотрела в глаза молодому следователю. — Я обещаю! – Маркин пододвинул лист бумаги девушке. – Пишите. Я продиктую. В декабре 1997 года Алексеев Борис Сергеевич был осужден Калининградский районным судом к пяти годам колонии общего режима. Наказание Алексеев предпочел отбывать в следственном изоляторе ИЗ-45/1, носящем в народе название «Кресты», в хозяйственном блоке. Лукова Вера Ивановна была осуждена к семи годам колонии общего режима условно с испытательным сроком пять лет. Теги:
-2 Комментарии
Ну, читается несложно. прима это папероса штоле так сибе.Ну наверно суд и прокурор в Калининграде никаг не районный а городской.И отбывать наказание не «предпочитают» в каком то канкретном месте, а есле уж точнее то добиваются.(договариваются) Гриша Рубероид Типа, да. римантасс Район выдуманный. А за бабки можно и предпочитать… Да ну нахуй… Начал читать чето потом заебся. Пьеса. Надо имя героя перед его словами ставить. Впизду не дочитал Очень хорошо. детский писатель Шнобель Большая честь получить доброе слово от мастера. Мой пароль и логин стали общедоступны. В связи с этим все дальнейшие комментарии от моего имени мне не принадлежат. один оставлю, для референцый Еше свежачок не смею и думать, о, верные други,
что снилось сегодня любимой супруге. она в этот час, отдыхая от бдений, обычно погружена в мир сновидений, а мне под будильник проснуться и в душ бы, пожрать и собраться на чёртову службу. и вот я под душем стараюсь согреться, мечтая о сладком релизе секреций, вдруг, свет погасает, и как по заказу, супружница рядом, и вниз лезет сразу, о, сладкие стоны!... Когда молод в карманах не густо.
Укрывались в полночных трамваях, Целовались в подъездах без домофонов Выродки нищенской стаи. Обвивали друг друга телами, Дожидались цветенья сирени. Отоварка просрочкой в тушке продмага.... Однажды бухгалтер городской фирмы Курнык поссорился с Черным Магом Марменом. Мармен был очень сильным и опытным.
И вот Черный Маг Мармен проклял Курныка. Он лелеял проклятье в глубине своего сердца целый месяц, взращивал его как Черное Дитя – одновременно заботливо и беспощадно.... Поэт, за сонет принимаясь во вторник,
Был голоден словно чилийский поморник. Хотелось поэту миньетов и threesome, Но, был наш поэт неимущим и лысым. Он тихо вздохнул, посчитав серебро, И в жопу задумчиво сунул перо, Решив, что пока никому не присунет, Не станет он время расходовать всуе, И, задний проход наполняя до боли, Пердел, как вулкан сицилийский Стромболи.... Как же хуй мой радовал девах!
Был он юрким, стойким, не брезгливым, Пену он взбивал на влажных швах, Пока девки ёрзали визгливо, Он любил им в ротики залезть, И в очко забраться, где позволят, На призывы отвечая, - есть! А порой и вычурным «яволем»!... |
чо такого