Medico della Peste* (ч.1)

Автор: Ирма *****
Мне снится человек в темном плаще и клювом птицы. Клювастая уродливая маска, пахнущая ладаном и розмарином, склоняется над моей кроватью и долго смотрит на меня, но ничего не говорит. В руках гостя длинная трость с набалдашником, этой тростью он скидывает мое одеяло и знаками велит следовать за ним. Я почему-то безропотно подымаюсь и иду в сырую тьму осенней ночи. Я не чувствую ни холода, ни страха, лишь недоумение. Мы проходим мимо городской ратуши, площади со знаменитым монументом, где днем полно туристов, уютной рыбной таверны и нескольких магазинчиков, нам не встречается ни одного путника. Человек-птица приводит меня к морю, я смотрю в огромную пропасть, и, кажется, она поглощает меня, но из раздумий меня выводит пение прекрасных голосов. Хор поющих образует круг, я оказываюсь в самом центре этого круга: в руках людей горят факелы, которыми они размахивают перед моим удивленным лицом, они пытаются меня в чем-то убедить, я отказываюсь верить в услышанное, мне не хочется сродниться с морем, мне совсем не нужна такая свобода!
Две уродливые женщины размыкают круг, хватают меня за руки и разрезают мою тоненькую сорочку. И вот я стою, совершенно голая, я пытаюсь прикрыться, но держат меня слишком крепко, на лбу мне рисуют какой-то символ, омывают с головы до пят душистой водой, натирают щипающим кожу бальзамом.

Я просыпаюсь в поту, я сильней прижимаюсь к своему любовнику, я ищу губами губы Люсьена, чтобы прогнать ночной кошмар, нужно скорее заняться любовью. И только на пике блаженства, я не вижу склоненного над собой лица в маске птицы. Я рассказываю о своем сне другу, он потешается над моей мнительностью и советует сходить к какому-то именитому психоаналитику. Мы снова занимаемся любовью, а потом идем на какой-то незамысловатый фильм, мой приятель беспечно иждивенствует за счет родителей, я же учусь на инфекциониста, когда-нибудь я изобрету чудодейственную вакцину и спасу человечество.
Каждый новый день мне приносит радость, я сама по себе не иссякающий источник оптимизма, я не умею долго грустить, я никогда не задумывалась о быстротечности жизни, я просто наслаждаюсь ею, и только во сне, в дурацком сне, я слабая и безвольная кукла для жертвоприношения.

На этот раз мне приснились крысы. Серые уродицы забрались на мой рояль, они ударяют своими крошечными лапками по клавишам, сначала у них ничего не получается, они страшно фальшивят, хотя инструмент настроен, они о чем-то перешептываются между собой на языке, услышанном мной на обрыве, а потом берут нужные ноты и играют мне отрывок из Штрауса «Also Sprach Zarathustra»(!). Как им удалось воспроизвести симфоническую поэму, сама не пойму. Я бросаю в крыс учебником по кардиологии, от удара их становится больше, я в ужасе выбегаю на улицу и вижу одних крыс, крысы полностью заполонили мой город у моря, от них нет спасения, я знаю, что они хотят выгнать меня к пропасти…

*****

- К нам в отделение поступило несколько больных с воспалением легких, у них уже вторые сутки высокая температура и увеличены лимфоузлы. — Мой наставник доктор Риго вводит меня в курс дела. — Кашель с выделением слизисто-гнойной мокроты, у других, наоборот такой знаешь, характерный розоватый цвет, как «малиновое желе». Рентгенологическое обследование выявило лобарное поражение и инфильтрацию обоих легких. У меня есть подозрения на счет стафилококковой пневмонии. Возьми у них пробы мокрот и повторно сделай развернутый анализ крови. — На работе месье Карл никогда не подчеркивает, что мы самые близкие родственники. С тех пор как умерла мама, папа воспитывает меня один.

Отец очень требовательный начальник: за малейшую ошибку он отчитывает меня как школьницу. Доктор Риго — хороший специалист, но чересчур консервативен: другого такого скептика еще подыскать. Папаша не верит ни в черта, ни в Бога – только лишь в науку. Ну, и в себя, конечно же. Па спокойно относится к моим ночевкам вне дома, не напрягает морализаторскими речами, не учит уму-разуму и не мечтает выдать меня замуж за какого-нибудь знаменитого профессора, да и свою профессию я выбрала сама. Отличный у меня папаша – в общем. Кстати, вполне еще привлекательный и импозантный мужчина, на него заглядываются все медсестры, врачихи и пациентки в отделении, но папик непробиваемый, как скала. Никогда в дом он не приводил женщину. Живем мы на улице Морэ, домик у нас двухэтажный и из-за персикового цвета напоминает кукольный, я бы сделала его более современным, но после смерти мамы отец решил ничего не менять.

Несколько раз в неделю папик собирается с друзьями, пьет бренди, выкуривает несколько кубинских сигар, слушает джаз, рассуждает о политике, медицине и искусстве. Изредка родитель ездит на загородные пикники или путешествует несколько дней в гордом одиночестве. Можно сказать: в чем-то он редкий чудак. А, сколько странных предметов в его спальне, начиная от мрачных книг в кожаном переплете и прекрасных репродукций Гойи и Босха до откровенной безвкусицы в виде каких-то уродливых языческих масок и глиняных божков. Отец почему-то терпеть не может, когда я без разрешения делаю уборку в его комнате. В бытовых вопросах с папиком крайне сложно.

*****

Вверенные мне пациенты — мужчина и женщина пятидесяти пяти лет, семейная пара: у месье Арну удалены гланды и было два перелома малой берцовой кости в юности, повышенный холестерин и первичная гипертензия. Месье заядлый курильщик.
Мадам Арну страдает мигренями, склонна к ипохондрии, придерживается строжайшей японской диеты, ее холестерин в норме, мадам вообще не курит и даже не пьет.
Пара бездетна. Генетических заболеваний у них нет.
Эдуар Арну стоически переносит лихорадку, он по-прежнему дымит в туалете в форточку (хоть это и запрещено), всячески нарушает режим и даже пытается со мной флиртовать.

- Я готов лежать здесь целую вечность, при условии, что Вы будете рядом.
Я давно привыкла к заигрываниям пациентов, я пропускаю его реплику мимо ушей, набираю в шприц антибиотик, выпускаю весь воздух, смазываю спиртом его тюленью задницу и хлопком вгоняю иголку в дубленую кожу. Не издав и «ойка», месье продолжает шутить о всяких пустяках: о занудной жениной диете, которая их двоих и привела на больничную койку, о скачках и самых фортовых лошадках, о каком-то молодежном фестивале, последняя тема, по мнению месье, беспроигрышный вариант. На очередной «бородатой» шутке Эдуар заходится в приступе кашля, на безупречно-белом платочке остаются кровавые сгустки пенистой слизи, на лбу выступают огромные бисеринки пота, резко постаревший Арну устало откидывается на подушки, озадаченно смотрит на меня и впервые задает серьезный вопрос.
- Мари, а это точно обычная пневмония? Мне кажется, что в грудь мне залили олово, а легкие дрожат как парусины от сильного ветра.
Мне приходится натянуто улыбнуться, пожелать месье хорошего дня и поспешно выйти из палаты.

****

- Представляете, Мари, я нашла у себя в подвале две дохлые крысы. Как странно,- подумала я, и позвала мужа. Мы выбросили их на помойку, они были такие огромные, размером почти с кошку. Мерзкие создания! — все еще миловидная Луиза Арну, как и муж болтает без умолку: ее щеки румянятся от нездорового жара, глаза горят слишком ярким блеском, бледная кожа на руках нереально прозрачна, видно каждую вену. Я в который раз осматриваю ее отечное горло, разросшиеся лимфоузлы, уплотнения становятся все тверже, эти «шарики» внушают мне наибольшее опасение.
- Вы трогали их руками?
- Нет, что вы я была в перчатках! Они уже даже начали разлагаться, если бы не запах, мы бы их не обнаружили. Давно нам пора заводить кошку, она бы вмиг слопала этих негодниц.

К ночи состояние мадам Арну ухудшается: диарея, рвота и резкий приступ спазмов в желудке. Температура стабильно подымается вверх, градусник зашкаливает, верхнее давление наоборот опускается вниз, амплитуда пульса при этом высокая, (учитывая, что мадам все время лежит), она уже не дышит, а хрипит как загнанное больное животное. Она становится крайне агрессивной.
- Мари! Закройте окно, на улице слишком шумно, эти дети так кричат, я не усну, а я хочу спать, просто спать! Закройте это окно! – У больной начинаются галлюцинации, она пытается приподняться с кровати, но слишком слаба, чтобы встать. Окно, конечно же, закрыто настежь, радиатор включен, на улице глухая ночь.
- Дайте мне таблетку! У меня мигрень, я же вам говорила! Дайте мне, этот чертов суматриптан! Не сидите как кукла! Я плачу страховку и хочу полноценного медицинского сервиса. – Луиза Арну не рассчитывает свои силы, хватается за горло, как удав ее душит новый приступ кашля, я даю ей кислородную подушку, делаю инъекцию обезболивающего, молча, терплю ее упреки за свою нерасторопность, наконец, она успокаивается и начинает дремать.
Ближе к утру, Луиза умирает, антибиотик так и не подействовал.

Месье Эдуар из последних сил борется с лихорадкой, но его легкие курильщика, изъедены сигаретным дымом, как шерстяной носок молью. За сутки он тает в половину, я уже не узнаю крепкого как дуб мужчину с широким разворотом плечей – передо мной сгорбленный старик с потухшим взглядом. Чета Арну обратилась к нам слишком поздно. Даже не смотря на свою неопытность, я понимаю, что все намного серьезнее, чем пневмония, да и туберкулез не может быть столь стремительным.

Больных становится все больше, мы ставим кровати в коридоре, теперь я хожу в костюме, напоминающем скафандр. Занятия в университете подождут: медперсонала катастрофически не хватает, мокрота, которую мы взяли у каждого из пациентов, кишит чумными палочками. Власти закрыли город на карантин. Теперь я вместе с отцом и другими врачами живу в специально отведенном боксе: здесь даже уютно, есть вполне сносная комната отдыха, плюшевый диван, полированный стол, полка с книгами, санузел, маленькая кухонька.

*****

Глазами олененка на меня смотрит восемнадцатилетний Антуан Деко, один из моих подопечных: еще три дня назад он был красив, как юный бог, теперь его кожа красно-пунцовая, лицо отечное как у запойного, на шее и в паху вылупились уродливые яйца «бубонов». Я знаю, что это не профессионально, но я боюсь измерять ему температуру. Если вакцина не сработает, он протянет еще максимум двое суток. Из Германии мы ждем новую, самую совершенную формулу. Я ощупываю Антуана пальцами в стерильных перчатках, но даже сквозь латекс чувствую его молодое тело, секса у меня не было несколько дней и я испытываю совершенно неуместное в этой печальной ситуации возбуждение, желать смертельно больного человека более чем кощунство. И хоть это неправильно я трогаю его совсем не как врач, я беру в руки по-настоящему его член и начинаю его ласкать, Антуан нисколько не возражает, по ходу ему самому это очень нравится. Я закрываю палату на ключ, снова подхожу к его койке, стягиваю штаны своего комбинезона, снимаю защитную маску и сажусь на него сверху. В любую минуту дверь могут отпереть, но мне все равно. В губы я его не целую, бедняжка бьется подо мной раненой птицей, судорожно сжимает мои бедра, хрипит какую-то сентиментальную чушь и слишком быстро кончает. Но я успеваю первой. На прощание я нежно треплю его спутанные волосы, надеваю комбинезон и выхожу из палаты.
Нет, не думайте, что я жуткая нимфоманка: все эти фантазии происходят лишь у меня в голове. Да и заниматься любовью с ним – смертельно опасно. Но я знаю, что малыш Антуан ко мне явно неравнодушен. Еще до больницы встречаясь со мной в городе, он всегда заглядывался на меня. Я обязательно спасу этого милого мальчика.

Сегодня у меня не хватает сил продолжить собственное исследование в лаборатории, я собрала мокроту нескольких пациентов с наиболее сложным течением болезни, вот только, не могу вспомнить, куда засунула вакуумную пробирку. Нужно все-таки начать пить витамины группы В и что-нибудь для мозгового кровообращения, в последнее время я стала жутко рассеянной. И все же куда я засунула эту стекляшку?
Приняв дезинфицирующий душ, я переодеваюсь в другую одежду, и даже не поужинав и не дождавшись отца, раскладываю постель. Как же мне хочется спать! Просто глаза слипаются. Мне даже лень надеть ночную сорочку, я так и остаюсь в своем больничном халате, в котором хожу по боксу. За стеной оживленно гомонят мои коллеги, включен на полную мощность радиоприемник, но внешние шумы отошли на задний план, стерлись, я закутываюсь в плед и наконец, засыпаю. Сегодня даже без снотворного, которое выписал мне папа.