Война из мести (II -я часть)

Автор: Белый Тайсон — первая часть.



День, в который впервые было испытано действие самодельного аппарата Николая Николаевича, без преуменьшения явился поворотной вехой в истории.

— Следуй за мной, Влад-хуем-тебе-по-губам-а-ты-и-рад, и стань свидетелем краха мирового устоя. – Николай Николаевич Вакин, увлекая меня под руку за собой, вышел на крыльцо дома, прогнившего под тяжестью трехсот шестидесяти пяти тысяч и двадцати пяти дней.
Цепляя акульими ноздрями свежий, бодрящий воздух, профессор широким шагом устремился к заброшенной метеостанции, располагавшейся на опушке леса, в десяти минутах ходьбы от деревни.
Осеннее золото деревьев, ветер, как суетливый портной разметал по холодной земле, оставив древесных гигантов встречать зиму голыми.
— Помоги мне забраться на вышку. Нижние ступени лестницы прогнили, видишь? – Николай указал сухой, узловатой рукой на проржавевшую лестницу, ведущую наверх двадцати метрового покосившегося колосса.
Я присел на корточки, ухватившись обеими руками за стальную балку – одну из трех опор вышки. Николай Николаевич, без труда взгромоздившись на мои плечи, крепко вцепился в лестницу в том месте, куда не успела добраться коррозия.

С грациозностью балетмейстера, которую я никак не ожидал от пожилого человека, профессор забрался на шпиль вышки, извлек из отвисшего рукава олимпийки свой прибор и, хохоча, словно юродивый, направил аппарат в сторону деревни.
От неистового смеха Николая Николаевича, в лесу встрепенулись осторожные вороны, слетевшие с крон деревьев под хоровое карканье. Паря над метеостанцией, птицы образовали собою чёрный круг.
Когда профессор спустился на землю, то заверил меня, что вороны – примета очень хорошая в любых начинаниях.
Использовав луч аппарата на деревне, Николай добился убийства четырнадцати женщин – последних потомков Евы на восемьдесят восемь километров в округе. Все убийства носили непримиримый, особо жестокий характер. Тела убитых: престарелых матерей, преданных жен, невиновных дочерей — сложили во дворе семьи Майдановых, положив их головами на север, с целью дальнейшей кремации.
При свете догорающих в тракторном топливе тел, Николай Николаевич собрал вокруг костра мужчин, призывая следовать за собой в райцентр, где, по его мнению, следовало незамедлительно продолжить работу по становлению нового господствующего порядка.
— Яйца имеющие, завтра возьмите с собой только необходимое: огнестрельное оружие, у кого оно есть, колющее – режущее и провиант. Встречаемся возле моего дома с первыми криками петухов. У кого петухов нет – заведите будильник на шесть утра. Сейчас всем идти домой. Ложитесь спать и да приснятся вам розовые кошмары.
— Да, хозяин. – металлическим хором ответили луженные деревенские глотки.

В ночь сожжения деревенских женщин домой я не пошёл, остался у Николая Николаевича. Я знал, что сейчас в нашем старом доме, оставшемся нам от деда, ходят беспокойные души моих семи убиенных сестёр. Я подвел их. Подвел свою собственную кровь, но мучительного чувства вины за собой я не чувствовал. Наверное, я был даже рад.
Отец умер за месяц до дня моего рождения, упившись соседского самогона, настоянного на димедроле. Упав навзничь в компостную яму, отец так и не нашел сил, чтобы выбраться и задохнулся, опустившись на два метра вглубь перегноя. Спустя несколько дней отец и сам превратился в полезное для почвы удобрение. Любую информацию о матери от меня тщательно скрывали сёстры, выбросив из дома всё, что могло бы быть с ней связано.
Я – жалкая смесь маленького пугливого мальчика в теле окрепшего мужчины. Всю свою недолгую жизнь я пребывал в сестринском плену, выполняя функцию младшего братика-игрушки.
Пожалуй, я был чрезмерно избалован и чурался физических нагрузок, оставляя предпочтение неге и постройке воздушных замков, где я видел себя сильным, уверенным в себе взрослым человеком, в окружении баснословных денег и единоличной власти.
К сожалению, постоянная женская опека повлияла на мою самобытность таким образом, что я не умел самостоятельно развязывать шнурки. За меня это всегда делали многочисленные сёстры, заполненные до краев нежностью. Стоило мне лишь протянуть руки к зашнурованной обуви, как тут же срабатывал потаённый механизм – фобия. В глазах темнело, а руки сами собой сплетались в замок за спиной. Каждый раз, собираясь выходить из дома, я брал с собой ножницы и две пары запасных шнурков.
Как назло, привычного для осени дождя ночью не выпало, лишь усилился ветер, разносивший по округе запах тления человеческих тел. Я не сомкнул век до самого рассвета, когда Николай Николаевич зашёл в сени, чтобы вырвать моё сознание на свет. Я лежал, вытянувшись в полный рост, под лавкой, некогда виртуозно раскрашенной в русской традиционной манере. Пробивавшийся сквозь оконные щели ветер, приносил с собой обрывки звуков работающего тракторного мотора и терпкий запах табака.
— Я видел, Влад-раку-мозга-рад, как оно пришло. – Николай присел на корточки, по-отечески, положив руку мне на плечо.
— Кто оно, Николай Николаевич? – спросил я у профессора, с трудом поднимаясь на непослушные ноги.
— Время. Оно пришло с севера, на исходе предрассветного часа в облике старухи с иконой Ильи пророка на груди, облаченная в черные лохмотья. Моё внимание приковали старушечьи руки, тянущиеся к моей шее. Обрубки, покрытые желтыми струпьями.
— У Времени нет кистей рук? – с возросшим интересом к беседе спросил я, черпая ковшом колодезную воду из ведра.
— У Времени нет рук, у Смерти – есть. Но у Смерти, в отличие от Времени, нет глаз. Когда они сольются в одно целое, а я уверен, что это скоро случится, кончится эпоха безрассудности, распрей и хитрых бабьих науськиваний. – Николай Николаевич мечтательно смотрел в потолок, уже видя перед глазами все то, о чем он грезил. – Нам пора в дорогу, Влад – изо – рта – ебучий — смрад.
Близ сгоревшего забора профессора, собралось всё мужское население деревни, выстроившиеся по ранжиру. Сохраняя воинскую, дисциплинарную тишину, деревенские мужики при виде Николая Николаевича, вышедшего за порог, повалились на колени, простирая руки к северу.
— В дорогу, богатыри. – скомандовал профессор.

Весь путь до нашей цели мы шли пешком сквозь исполинский лес, иногда сменяя друг друга в кабине трактора, едущего рядом, чтобы дать необходимый отдых ногам. До наступления сумерек, по совету егеря идущего в отряде профессора, мы изменили свой маршрут, проложив новый, короткий путь сквозь чащу и бросили трактор на произвол судьбы, предварительно слив всё топливо.
За сутки, проведённые в лесу, темнело три или четыре раза, словно ночь резко падала на нас и, нехотя отступала через несколько минут, любуясь произведенным эффектом. Все животные, птицы и даже насекомые исчезли из вида, чувствуя что-то, чего не чувствовали ни я, ни кто-либо из нашего отряда.
На очередном привале Николай Николаевич, в пресловутых экспериментальных целях, облучил ничем не примечательную сосну. Каково же было моё удивление, когда мох, росший с северной стороны дерева начал вздыматься, дыша порами и увеличиваться в размерах, поглощая собой ствол, ветви и даже торчащие из земли корни. Резкий, как бросок змеи, порыв ветра, опрокинул обросшее мхом дерево на землю, придавив самого старого из нашего отряда – глухого деда Азарова.
Николай Николаевич, видимо, давно хотевший снять со старика его военный китель, увешанный орденами, не преминул воспользоваться удачно сложившейся ситуацией.
На рассвете решающего дня, мы вошли в город с населением в тридцать тысяч голов, не скрывая ни свою внешность, ни свою цель. Заранее заготовленный Николаем Николаевичем аппарат, твердо лежал в ладони, направляемый на всех мужчин, попавшихся на нашем пути.
Центральный узел связи города Бинин обошелся нам тремя убитыми мужчинами, в противовес сорока одной женщине, включая престарелую уборщицу, сыплющую песок из-под юбки при наклонах вперед.

Убийства женского населения, после зондирования города лучом из телебашни, подпрыгнули до сверхъестественного пиздеца. Лишь те немногие женщины, использующие интуицию, а реже рассудок, скопищем бежали в лес, гадая о губительной для них перемене.

В городе воцарился полуторачасовой хаос, граничащий по своей жестокости с действиями гитлеровских чернорубашечников в Белоруссии. В переулке, ведущим из школы на центральный проспект, семеро мужчин в полицейской форме злонамеренно затоптали детей, изрыгая из уст проклятия и пожелания о скорейшей смерти.
Свинцовые, рваные облака, провисшие над нашими головами, по своему виду напоминали мне сахарную вату, которой я впервые в жизни объедался, стоя в детской кафешке в центре города. Интересно, а какие облака на вкус?
Николай Николаевич в окружении пятерых, крепких на вид мужчин в спортивных костюмах, церемонно подошёл ко мне и отщипнул от пластиковой палочки львиную долю ваты.
— Победа за нами, Влад – запиздившийся – депутат.

Число сторонников профессора, попавших под действие луча, росло как радиация после взрыва четвертого энергоблока на Чернобыльской АЭС. Обычный сценарий грабежа в условиях всеобщего смятения не был реализован ни одним человеком и, несмотря, на кажущийся беспорядок в действиях мужчин, все работали слажено, очень дисциплинированно, как один механизм.
Днём в городе высыпал первый редкий снег, моментально превратившийся на земле в красную кашу, истоптанную тысячами пар мужских ног. Вездесущий в округе запах крови, явился следствием людской бездушности в тандеме с закономерной агрессией.
Дышать прогорклым воздухом стало невыносимо и, по возможности я старался не покидать здание телебашни, оставаясь безучастным к всеобъемлющему желанию убить, как можно больше женщин.
— Собирайся, Влад – для — зоофилов – клад. — в комнату вошёл Николай Николаевич в синем начищенном кителе, узких спортивных штанах с тремя полосками по бокам и в остроконечных пыльных туфлях. – До меня дошли сведения, что бежавшие суки возвращаются в город, просить о помиловании. Я уже отдал приказ, чтобы всех женщин пропустили ко мне, не трогая их даже и пальцем или словом. Show time begins, baby. – насвистывая под нос Kraftwerk, профессор чинно поправил ордена и медали на кителе и вышел за дверь.
После сильного переутомления из-за долгого лесного перехода, я с трудом нашёл в себе силы, чтобы привести себя в вертикальное положение и последовать за профессором к выходу из здания.
На небольшую площадь из красной брусчатки с убогим неработающим фонтаном, выходили женщины, прячась за иконой Ильи пророка, как за щитом.
Старые несли младенцев на руках, за ними дети, державшиеся друг за друга. Замыкали строй взрослые женщины, гордо идущие поодиночке.
Мужчины, как цепные псы без привязи, столпившиеся повсюду, даже на ближайших крышах домов, были готовы сорваться с места в любую секунду и голыми руками разорвать ненавистную женскую плоть. Сдерживал всех Николай Николаевич, решив дать слабому полу последние наставления.
— Когда будете гореть в аду, суки, а вы там будете гореть, передавайте пламенный привет цыганке по имени — Роза. У неё смуглая кожа и блядские толстые губи, не ошибётесь! – профессор рассмеялся совершенно ненормальным смехом, уперев руки в бока.
— Позор вам, мужи недостойные! Прямиком в руки сатаны дорогу себе выложите костьми нашими! – обреченно проговорила беззубым ртом, вышедшая вперед старуха, подняв сухую руку в небо, призывая Господа в свидетели.
— Убейте всех, мои спартанцы. – крикнул в толпу Николай Николаевич, театрально повернулся на пятках и быстро ушёл внутрь здания, увлекая меня за собой.
Всю ночь в городе горели кремационные костры. Дышать стало совершенно нечем. Я выглянул в окно, открывшего мне панораму с высоты двадцатого этажа на огненные точки костров, разбросанных по всему городу. Я никогда не был особенно суеверным, но испуг, схвативший меня за горло, заставил трижды перекреститься на серебряное распятие, висевшее на стене. На телефонных проводах, карнизах, крышах домов, автомобилей и даже тротуарах громоздились тысячи спящих ворон, образуя из своих тел – бескрайнее море.
Я закрыл все окна в комнате, задернул занавески, перерезал шнурки и снял ботинки, решив выспаться. Сновидения, после памятной ночи сжигания женщин в родной деревне, не возвратились ко мне больше никогда. Лишь черная пропасть простиралась перед глазами, как отражение моей души.
И полетела весть, передаваемая из уст в уста над Русью-матушкой, что какой-то старик – сумасброд в синем пиджаке, («вся грудь у него в орденах, генерал, чай, какой-нибудь») гноит на корню всех женщин, не жалея ни стар, ни млад.
Через неделю был захвачен первый крупный город– Калуга. Я старался избегать места лишения жизней на городских улицах, но Николай Николаевич, буквально, заставлял меня смотреть. Ослушаться я не мог. Не подчинение главнокомандующему приравнивалось к гомосексуализму, а значит, скоропостижной смерти от залетных под черепную коробку девяти граммов свинца. Я всегда был нем устами при Николае Николаевиче, но врожденная жалость к живым людям искала возможности, по крайней мере, легкой смерти для пойманных женщин.
Наступила захватническая череда полномасштабных военных действий, окунувшая Россию в реки крови. Через месяц армия Николая Николаевича подчинила себе все города — миллионники, а за ними и забытую Богом глубинку. Женщины, ища спасения, бежали из городов, прячась в непроходимых лесах и организовывая контр военные партизанские группы, направленные на истребление сошедших с ума мужчин.
Партизанская война в наше время, по мнению профессора — есть не что иное, как игра в прятки гиен и львов. А, кто на этой войне были мы, Николай Николаевич не удосужился объяснить. В леса, по приказу профессора, по ночам запускали беспилотные самолёты с тепловизорами, которые безошибочно находили людские скопления и уничтожали их, сбрасывая ракеты воздух-земля.
Все без исключения женщины в одночасье сбросили с себя лживые личины, предвосхитив в военном деле мужчин. Разговоры на темы: «Открой банку солений, силач. Я такая глупенькая, когда выпью» — исчезли, словно их никогда и не было, оставив в авангарде войны, хитрых по природе, безжалостных самок, способных на любое коварство.
В отдалённых от цивилизации местах жительства, на пример, той деревни, где жили мы с профессором, и куда не успела распространиться новая лучевая религия, но успела попасть новость о мужском безумии, устраивались ловушки в виде дармовой пиздятины. Мол, подойди и поимей меня, но, как и во все времена, много голов полетело из-за глупой, незрячей похоти.
Мы с Николаем Николаевичем не выезжали за пределы МКАДа в виду ненадобности. Все приказы отдавались из здания кремля, где мы и поселились, дискуссируя долгими зимними днями о том, как должен выглядеть новый, безупречный во всех смыслах мир.
Я каждый день наблюдал за тем, как Москва утопает в тоннах, ни кем не вывозимого снега. А между тем, на пятки наступал новый год.
— В этом году, профессор, зима чёрная. – зевая, признался я.
— Это из-за птиц ты так решил? Действительно, необычно, но я связываю это с тем, что природа на нашей стороне и вороны тому наглядное доказательство. – Николай Николаевич сменил-таки спортивные, дутые штаны, на генеральские галифе, но отказаться от синего кителя, снятого с деда Азарова в лесу, так и не смог.
— Сегодня, Влад – ебусь – не — впопад, новый год и у меня для тебя сюрприз. Посмотри на мавзолей.
У кремлёвской стены, примыкающей к мавзолею, находилась, вывезенная из исторического музея – катапульта, на которой в неестественной позе сидел Владимир Ильич Ленин, заботливо начиненный взрывчаткой от пальцев ног до кончиков ушей.
— Владимир, руби, давай. – профессор отдал приказ по рации и тут же тело вождя народов устремилось в небо, где красочно разлетелось на мириады искр, попутно убив сотню-другую птиц.
— Вот так, профессор, и надо поступать с революционерами. — я подлил себе в стакан немного виски и придвинулся ближе к камину, путаясь в оранжевом пледе.

Война полов очень быстро перекинулась на весь мир, благодаря перепрограммированным спутникам околоземной орбиты. Либеральная Европа, превратившая большую часть мужчин в педерастов, с готовностью взяла в руки оружие, отстаивая женские интересы. В Африке, Азии и арабских странах женское население было истреблено в сроки, не превышающие одну неделю. Ходили слухи, что все женщины, кто сумел вовремя бежать — перебрались во Францию, заполнив собой каждый метр земли — родины Бальзака. По ночам вместо привычной иллюминации ночного стана Эйфелевой башни, женщины освещали Эйфелеву башню, завешанную, как новогодняя ель, мужскими отрезанными головами.
Николай Николаевич не раз и сам говорил мне об этом, но ничего не предпринимал и даже отдал тайный приказ на все границы, чтобы женщин беспрекословно пропускали в Европу, но ни в коем случае не обратно. Насколько я понял из разговоров с профессором, его план состоял в том, чтобы уничтожить силы противника одним ударом. Ядерным ударом.

В первые тёплые апрельские дни, когда солнце прогревало окаменевшую, залитою кровью землю, а снег остался только в лесах, как напоминание о уже беззубой зиме, к нам в кремль стали поступать слухи, что среди мужчин-воинов сложилась легенда о женщине по имени – Майя. Молодая зассыха с зашкаливающей самооценкой и раком мозга устраивала настоящие набеги на мужские селения, не редко, унося с собой обрезанные волосы павших в бою солдат. Говорили, что она питалась силой в спицах. В редкое свободное время, предводительница женского народа вязала из обрезанного мужского волоса венценосный свитер, вплетающий в себя всю ненависть и злобу, на какую только способна женщина. Как лидер она умела пробудить в слушателях потаенный женский огонь, приводивший к принятию заготовленного заранее сценария действий.

По прошествии недели с того дня, как Николай Николаевич отдал приказ об убийстве дерзкой «пизды» Майи, я всё так же со стаканом виски сидел напротив камина, держа в руках свежий номер журнала «Times», теперь издававшегося на русском языке.
Главный редактор журнала опубликовал подробную статью, раскрывающую хорошо спланированный план ЦРУ по убийству «Русской холеры» Майи. Две дюжины специально подготовленных солдат десантировали в нескольких километрах от занятого врагом города Иванова. Цель нейтрализовать солдатам всё-таки удалось, застав Майю врасплох во время вязания, но выбраться из города – нет. Профессор лично выразил соболезнования отцам погибших солдат.

В сонный майский вечер Николай Николаевич в незабвенном синем кителе, увешанный медалями даже на спине, задремал на стуле, склонив голову на бильярдный стол, заваленный чертежами и самодельной картой мира.
Мечты сбываются. У меня появилось много денег, которые, впрочем, тратить всё равно некуда. А свой досуг я разделял с новым полноправным императором не только России, но и всего мужского мира.
Я посмотрел на свои ботинки. Шнурки завязаны не на бантик, как делали для меня мои сёстры, а обычным не распутываемым узлом. На душе у меня стало неуютно и беспокойно, поэтому я спустился в банкетный зал, работающий на первом этаже кремлёвского комплекса. Помещение пустовало. Алкоголь запрещён никем не был, но его всё равно никто не пил, предпочитая проводить свободное время в спортивных залах, тирах, бассейнах, максимально тренируя организм к последующим неминуемым баталиям.
Самостоятельно достав из-за стойки бутылку виски Jack Daniels, я устало развалился на стуле в самом неосвещенном углу банкетного зала, закинув ноги на белую, кружевную скатерть. Что будет потом? А чувства? А любовь?
— Эй… Эй, солдатик, ты не уснул там? – из-за приоткрытой кухонной двери для обслуживающего персонала, кто — то привлекал моё внимание. – Иди же сюда!
— Или иди нахуй или сам иди сюда. – устало поставив стакан на стол, я жестом пригласил таинственного незнакомца присоединиться ко мне.
— Хорошо, я иду. – дверь открылась настежь и быстро захлопнулась, подавляя яркий свет, падающий из кухни.
Фигура, какая-то странная. На лицо явное ожирение, к тому же большой горб, скрываемый под ярким, узорчатым платком, обмотанным и вокруг головы, скрывая лицо. Незнакомец сел рядом со мной на стул, постоянно оглядываясь по сторонам, в ожидании, что его вот-вот да схватят под белы рученьки.
— Меня зовут Роза, ты слышал, что-нибудь обо мне от своего хозяина? – принимаемый мною за мужчину незнакомец, на поверку оказался старой, жирной женщиной.
— Он мне не хозяин! – отчего-то обидевшись, сказал я и налил цыганке выпить.
— Вижу, что не врешь. Значит, ты не один из тех сумасшедших, кто заглядывает под каждый камень, в надежде обнаружить там женщину, а потом задушить её. – Роза размотала платок, открыв своё лицо. Смуглая кожа, блядские толстые губы.
— Если ты жива, — непонятно почему я начал эту тему, — значит, женщины убитые напротив телебашни в Бинине не передавали тебе привет от профессора?
— Я не понимаю тебя. Послушай меня, солдатик, со дня на день твой профессор отдаст приказ об использовании ядерного…
— Постой-ка, а откуда ты это знаешь? – я перебил цыганку на полуслове.
— Не перебивай, а слушай, я сказала! – старая Роза хищно оскалилась, но вовремя опомнившись, пригнула голову, словно в затылок ей, кто-то целился из ружья. – Ты хочешь, чтобы война закончилась, а?
— Не знаю. Мне и так неплохо живётся. – ответил я, играя со стаканом виски в руке.
— Дурачок, ведь миллионы людей гибнут! – цыганка перегнулась через стол, видимо, стараясь загипнотизировать меня.
— Сядь ровно, старуха. От тебя воняет говном. – я откинулся на стуле, стараясь отдалиться от цыганки. – Ну, допустим, что я сочувствую. Так, что же с этого? – спросил я, обновляя напиток в стакане.
— Дай своему хозяину этого порошка, а лучше размешай в чём-нибудь. В чае, например. – Роза извлекла из подола черной юбки маленький пузырек, заполненный до краёв белым кристаллическим порошком.
— Яд? Ты думаешь, я настолько глуп, чтобы взять из рук врага неизвестный порошок и подсыпать его профессору? Пфууу. – выдохнул с пренебрежением я.
— Это не яд! Намного лучше. – Роза вновь перегнулась через стол и зашептала мне на ухо сбивчивые слова о чудодейственных свойствах порошка.

— Убью всех. Убью всех. – Николай Николаевич разговаривал во сне, находясь в той же неудобной позе на бильярдном столе.
Я осторожно дотронулся до плеча профессора.
А? Какого хуя здесь происходит? – Николай Николаевич подскочил на месте, словно ошпаренный кипятком. – А, это ты, Влад – ебло – как – маскарад. Долго я спал? – профессор растирал заспанные глаза кулаками. С недавних пор Николай Николаевич взял за моду носить на каждом пальце рук не меньше трёх золотых перстней с драгоценными камнями.
— Может, пару часов, не больше. Вот, выпейте чаю, профессор. Он вас взбодрит. – я протянул новоявленному диктатору кружку теплого чая, куда, загодя подсыпал порошка, данного мне цыганкой.
— Спасибо, тебе. Ты – верный друг. Только тебе я и могу доверять в эти лихие времена. – Николай Николаевич в два глотка осушил содержимое кружки.
Я замер на месте, затаив дыхание. Профессор поднялся со стула. Посмотрел, куда-то на потолок и начал разминку, накачивая мышцы кровью. Прошло никак не меньше десяти минут, и я уж было расстроился, что цыганка всё-таки обманула насчёт свойств зелья, как вдруг, после очередного приседания Николай Николаевич выпрямился в полный рост, а вместе с ним горизонтально выпрямился и его член.
Профессор от удивления открыл рот настолько, что я не целясь, забросил бы туда целый арбуз.
— Он живой! ОН ЖИВОЙ!!! – Николай Николаевич без стеснения передо мной спустил штаны до пола и разглядывал высохший орган, приведший всё население земли к новой мировой войне.
— Профессор, вам бы женщину сейчас. У нас как раз сейчас в тюрьме под стражей два факультета педагогического университета имени Крупской, которых вы оставили для размножения. – я с надеждой смотрел в лицо Николая Николаевича, а он, в свою очередь, с надеждой смотрел в лицо мне.
— Иди ко мне, Владик. – дряхлый, обезумевший старик расправил руки в стороны, сокращая дистанцию между нами.
— Не надо, профессор! Не подходите ко мне! – я пятился от Николая Николаевича до тех пор, пока не уперся спиной о стену.
Тупик. Закрываясь в себе от страха, я обнял руками себя за туловище, как делал всегда, когда очень боялся. Правая ладонь легла на что-то металлическое, лежавшее во внутреннем кармане пиджака. Ножницы!
Стараясь не причинить боли профессору, я просто выставил ножницы перед собой, как щит, как икону Ильи пророка, которую несли перед собой женщины из города Бинин.
Николай Николаевич Вакин, не заметив угрозы, прыгнул на меня, словно стараясь пронзить мой живот своей «шпагой», и налетел на ножницы, вонзившиеся ему в грудную клетку.
— Владик, Владик, Вла… — шептал профессор, испуская последний дух. Через минуту он уже лежал бездыханный на полу в расстёгнутом кителе на голое тело с противоестественно торчащим вверх членом.
Я съехал по стене, прижимая окровавленные ножницы к груди.
Что произошло? Время и Смерть встретились в номере гостиницы? Что же будет теперь? Что будет со мной? Что будет с войной? Что, в конце концов, случится с этими вездесущими птицами?
Я подошёл к профессору в последний раз и потрогал пульс. Вдруг стало очень тихо и страшно, словно я — последний из живущих людей на земле. Чтобы хоть как-то отогнать страх подальше я крепко обнял себя. С раздирающим барабанные перепонки карканьем все вороны, как по команде поднялись в воздух, полностью закрыв собой всё небо. Через тридцать минут в Москве, если и оставались какие-то птицы, значит, они были мертвые птицы.
Стану ли я новым предводителем мужчин или они убьют меня, когда увидят, что я убил профессора? Что же будет? ЧТО?
И вдруг, я отчётливо осознал, чего именно хочу сейчас. Спустившись в банкетный зал на первом этаже, я взял из-за стойки пять бутылок виски, осторожно сложил их в пакет вместе с парой шнурков и вышел на улицу. Личный шофёр Николая Николаевича – Роман, хорошо знал меня, поэтому не составило особого труда уговорить его отвезти меня в тюрьму «Матросская тишина», где находились под стражей два факультета педагогического университета имени Крупской. Уж они-то меня пожалеют. И ботинки расшнуруют. Для счастья многого мне не надо. Что же будет дальше? Я скажу так: события будущего – я на хую вертел.