Роман попытка пока без названия

Автор: goos Наконец-то я решился вернуться к крупной форме)
Не знаю, что из этого выйдет, пока никаких идей, но аппетит приходит во время еды

Сегодня мне позвонил Бог.
Нам здесь не разрешают пользоваться телефонами, но специально для связи с Богом я вживил в голову Nokia 3310. Это было до того, как я сюда попал, и врачи даже не подозревают о его существовании, а то бы им пришлось разрезать мне башку, чтобы извлечь сей инородный предмет, ибо правило есть правило и его нельзя нарушать. Это если каждый будет болтать целыми днями по мобильному, то получится полный бардак и разброд, и кругом сплошные «тилинь-тилинь» и «как дела?», и рухнут дух единства и чувство коллективизма, потому что все будут расползаться по углам, чтобы не мешали разговаривать и не подслушивали всякие личные секреты. Я полностью согласен с этим правилом, потому что по телефону могут рассказать тебе много неприятных вещей и плохих новостей, а могут даже нашептать специальный код, который подчинит разум и сделает тебя зомби, и заставят кого-нибудь убить или выпрыгнуть из окна, или, ещё хуже – есть свои фекалии на завтрак, намазывая их на хлеб. Да что там далеко ходить: Жорик из восьмой так сюда и попал – ему позвонили хулиганы и представились сотрудниками налоговой, а у него что-то там с бумагами не то было. А они говорят: выезжаем, подготовьте всю документацию, мы с проверкой явимся. Жорик съел все договора, чеки и квитанции. Книга учёта уже не вмещалась, и он её сжёг, а потом сжёг цех, чтобы замести всякие следы и собрался произвести акт самосожжения у ворот налоговой инспекции в знак солидарности с сомалийскими пиратами, не признающими никаких государственных институтов и не облагаемых никакими налогами. Но его благородные планы раскусили, руки-ноги повязали, канистру бензина отобрали, вызвали кого надо. И вот Жорик, нашпигованный антидепрессантами, пускает слюни и тупит застывшим взором в рыжий потолок, а начальник районной налоговой инспекции три часа ездил на Жорином бензине, что я приветствую, собственно: бензин-то тут ни при чём, ему всё равно, что мужиков сжигать, что самому сгорать в двигателе автомобиля. Но, правда, ездил тот начальник не долго. Жорик для пущего эффекта добавил в бензин что-то, чтобы пламя сияло всеми цветами радуги, а дым имел аромат благовоний. Вот это что-то всё железо в машине и разъело, до самого дна, а там где она проехала, пришлось проводить дорожные работы по ремонту покрытия.
Так что, телефон – вещь опасная и непредсказуемая, но мой номер знает только Бог, а ему я доверяю, как самому себе; он хулиганить не будет. Он, если и звонит, то всегда по делу. Правда, до этого он выходил на связь только раз, чтобы предупредить меня о слежке. И как раз вовремя. Я успел спрятаться в этом закрытом заведении. Хотя, чувствую, что и здесь всевидящее око наблюдает за мной, но добраться сюда и навредить у них кишка тонка.
- Привет, Серёга, — сказал Бог.
Я сразу понял, что он расстроен, и даже раздражен.
- Привет. Я сейчас. Повиси минуту, — отвечаю и иду на толчок, чтобы никто не заподозрил, что я имею доступ к средству телекоммуникации.
- Ну, и как тебе это нравится? – спрашивает Бог.
- Мне всё не нравится. А что именно?
- Ты что, новости не смотришь?
- У нас телевизора нет. И радио нет. И газет нет. Новости – ложь и пропаганда. Так что, я не в курсе последних событий.
- Где это – у вас?
Я чуть не проболтался. Вовремя язык прикусил. Первое правило конспирации: что знает два человека – знают все. Бог, конечно, не человек, и никогда меня не предаст. Но нас могли подслушивать, он мог проболтаться, мог расколоться под пытками. Даже друзья должны знать только то, что необходимо, и никакой лишней информации, ради их же блага.
- Неважно, — отвечаю я. – Так что случилось?
- А то и случилось – убили вчера Василия Андреевича Косоворотко. Зверски. Тринадцать ножевых ранений, не совместимых с жизнью. Под мостом на Смышляевском шоссе в Самаре. Вот такие дела. Что скажешь?
- Да и хрен с ним, — отвечаю. – Мало ли мудаков под нож лезут? Тем более, в Самаре. Не скорблю ни капельки. Я не плакал, даже когда Ронни Джеймс коньки откинул. Стойко перенёс. А за каким-то Косоворотко тем более слезы не пущу.
- Здоровый практичный цинизм, — одобрил Бог. – Но проблема в том, что тебе придётся занять его место.
- В морге?
- Нет, в жизни.
- С каких это дел? Чтобы и меня под мостом порезали? Не хочу, не буду. Мне здесь хорошо. Кормят, в душ водят и таблетки вкусные дают. Так что, прости. Это не ко мне.
- Ты что, сопля, забыл с кем разговариваешь?! – как заорёт Бог. И за окном среди ясного неба молния как даст. И гром словно канонада. Сигнализации на машинах сразу заверещали и пациенты в коридоре забегали, запаниковали, тапками зашлёпали.
Но меня такими штучками не проймёшь, хотя и нарываться не стоит.
- Ну, прости, — говорю. – Только давай без этих дешёвых спецэффектов, ладно? Что же ты творишь? Теперь санитарам весь день работа будет – придурков успокаивать.
Выглянул я в коридор – корабль дураков: кто под плинтус лезет прятаться, кто головой в стену лупит, кто хохочет, воздев руки к потолку. Санитары бегают, рубашки смирительные на народ натягивают, аминазин колют, шлангами резиновыми исподтишка уговаривают успокоится. Тащат кого к кровати привязывать, кого в холодный душ. Тут один меня увидел и ко мне.
- Минуту. – Говорю Богу.
- Ты что здесь делаешь? – спрашивает санитар.
- А ты как думаешь, что можно в сортире делать? Сдаю экзамен по истории КПСС.
- Ты как? – спрашивает санитар.
- Я в массовых беспорядках не участвую с тех пор, как в Бангладеше приспешники вьетнамского империализма разогнали мирную демонстрацию фанатов группы «Кармен». И всё – как отрезало. Я постригся, свёл татуировки, отказался от марихуаны и перестал слушать кислотный рок.
- Идиот! — Санитар махнул рукой и спешно вернулся на поле боя.
- Алло! Я могу говорить. Что там с этим Кривороножко?
- Косоворотко. Со временем всё узнаешь. А пока тебе нужно быть завтра в восемь утра по адресу… Есть чем записать?
- Я запомню.
Бог продиктовал адрес.
- Пароль – «С новым годом», ответ — «Ключ под унитазом». Получишь инструкции и — вперёд. Серёжа, не подведи – на тебя вся надежда.
- Интересно, и как я отсюда выберусь? И как я в больничной пижаме по городу? И вообще, послезавтра у меня спектакль. День открытых дверей, и мы для посетителей капустник организовали. У меня главная роль. Я играю колодец. Без меня премьера провалится. Я не могу подвести товарищей.
- Каких таких товарищей? Какой спектакль? Серёжа, если ты завтра не будешь по указанному адресу, без сладкого останется вся планета. И не будет никогда никаких спектаклей. Ясно тебе?
- Предельно ясно. Но…
- В двадцать три ноль семь в приёмном отделении будет оставлена без присмотра открытая дверь. Смотри, не проспи.
- Служу Советскому Союзу! Но пасаран! Хайль Гитлер! – я вытянулся и вскинул руку в фашистском приветствии.
- Шут. – Сказал Бог и отключился. Телефон сразу стал играть в «змейку». Иногда мне кажется, что это черви ползают в мозгах и пожирают остатки разума.
- Это с кем ты тут разговариваешь? – услышал я за спиной голос санитара.
Только бы он не догадался, только бы…
- Я…а я роль разучиваю, господин гауптштурмфюрер. Для спектакля. Я там колодец играю. Фашистский.
Санитар, низколобый амбал, смотрел на меня долго и внимательно, пытаясь своим недоразвитым мозгом разоблачить мои коварные намерения, и обвинить в каком-нибудь грехе, типа онанизма, ревизионизма или экзистенциализма, чтобы пройтись по моим ляжкам куском резинового шланга, чтобы показать, кто здесь главный. Но главный-то по любому не он, а главврач, директор и завхоз, и потому санитар был неубедителен и скоро сдулся под моим доброжелательным взором невинного ягнёнка. Хотя так хотелось впечатать его в стену и протащить мордой по щербатому кафелю, а потом мордой в унитаз, чтобы знал, кто же на самом деле босс, кто из нас двоих на короткой ноге с самим Богом, но решил, что в смирительной рубашке и нашпигованный химией, я вряд ли доберусь в нужное время к приёмному отделению.
Я улыбнулся ещё шире.
Манию преследования я почти победил, теперь осталось побороть манию величия.

Думаю, неспроста я оказался в этой богадельне. Кем я был до этого? Я не помню, кем. Память играет со мной в странные игры. Иногда я не могу вспомнить, кто же на самом деле освобождал несчастных америкосов из вьетнамского плена – я или парень с фамилией известного поэта-педика. Бывает, что я вспоминаю до самых мелких подробностей получение мною Нобелевской премии «За работу по дискретной природе материи и в особенности за открытие седиментационного равновесия». Но это вряд ли. Хотя отлично помню, как набрался на банкете по этому поводу и меня забрали в вытрезвитель, когда я пытался взломать ларёк, чтобы полирнуть пивком. Вспоминаются так же романтические вечера с молоденькой когда-то Лола Бриджитой на острове Кахоолаве; и обоняние возвращает аромат тропических цветов, осязание – дуновение океанского бриза и персиковый бархат женского бедра, на котором лежит моя рука, вкус – волшебство пинаколады, манго и сладкого поцелуя, слух – бренчание гавайской гитары и пение птиц. Только зрение всё портит, упираясь в серые стены и «План эвакуации сумасшедших во время пожара и потопа». Да и шестое чувство подсказывает, что ничего этого не было.
Главное – я понимаю, что у меня случилась катастрофа в мозгу и не особо принимаю к сердцу эти видения. Но кем я был на самом деле – я не помню. Может, меня не было совсем, а вместо воспоминаний в меня напихали нарезку из новостей, голливудских бестселлеров и ток-шоу. Но так даже лучше – что наше прошлое? Цепочка воспоминаний. А у меня есть что вспомнить. Ну, кто из этих несчастных может похвастаться, что отхватил первое место за главную мужскую роль на фестивале порнофильмов ЭйВиЭн Адюльт или шёл в авангарде во время решающей баталии при Ватерлоо?
Единственное, что помню отчётливо из прошлой жизни – это радостный взгляд жены, когда я сказал, что я в опасности, что за мной следят, что мне придётся лет на тридцать укрыться в сумасшедшем доме. Вещи были собраны в пять минут, вызвано такси. Прощальный воздушный поцелуй вслед увозящей меня машине. И счастливая улыбка на лице.
- Не звони мне и не приходи, — инструктировал я её перед отъездом. — Они могут подслушивать разговоры или пустить за тобой хвост и выйти на меня. Они такие.
- Не переживай, я даже имя твоё забуду. Давай, поторопись. Такси уже ждёт.
- Будь счастлива.
- Несомненно.
Если она счастлива сейчас, значит, моя прежняя жизнь имела смысл. То, что я осчастливил хотя бы одного человека – уже повод гордиться собой.