Скука

Автор: Giggs Попрощавшись с тусклым и промозглым осенним вечером, я спустился в трактир, выстукивая чечетку по бетонной лестнице новенькими туфлями. Трактир дружелюбно встретил меня дубовым баром, сделанным на века, ляжками разленившихся от тихой музыки проституток и разношерстной мужской публикой, рассевшейся по углам. На душе было радостно от предвкушения приятного вечера за бутылочкой горькой водочки, от ощущения своей молодости и от внезапно свалившегося на меня, целого вагона свободного времени. С утра я сходил в парикмахерскую, в баню, на ипподром, где с удовольствием проиграл ползарплаты; потом еще долго гулял по парку возле ипподрома, любуясь печальной умирающей осенней природой.
На улице усталости не ощущалось. И только теперь, когда я уютно примостился за широким дощатым столом с тусклыми разводами от пролитых на него когда-то вин и ликеров, усталость мягко, но настойчиво стиснула мне шею и надавила на плечи.
Вскоре подошел официант и поставил передо мной бутылку водки и какую-то закуску. Я сразу же с жадностью опрокинул стакан. Вкус водки отогнал усталость, и я бодро захрустел огурчиком, огладываясь по сторонам - возможно, из-за природной любознательности, а возможно, из-за профессиональной привычки: работал я тогда корреспондентом одной газетенки, яркой представительницы желтой прессы.
Одна из проституток истолковала мое верчение головой по-своему, и тут же подсела ко мне. Тонкие ярко накрашенные губы раздвинулись, обнажив ряд пожелтевших от никотина лошадиных зубов, и я услышал ее хриплый голос с нотками недовольства чем-то:
- Мужчина–а–а, что Вы та–а–а–кой ску–у–чный?
Улыбаясь, я тихо, но твердо сказал:
- Проваливай, падаль подзаборная, а то пожалеешь.
Она, казалось, хотела возмутиться, устроив скандал на весь трактир, однако, встретив мой взгляд, только опустила глаза и покорно удалилась, покачивая отвисшим задом.
Не любил я никогда проституток. Да, пользовался их услугами, но всегда бывал груб с ними, старался всячески им показать, что они заблуждаются, считая себя людьми. Не знаю, что это было – юношеский максимализм или плод работы подсознания… впрочем, не важно. Я быстро покончил с бутылкой и, не очень опьянев, заказал еще одну. Вскоре она выпукло поблескивала передо мной, дожидаясь своей участи.
В проходе мелькнула какая-то тень, и я поднял глаза, оторвавшись от созерцания истины, притаившейся за бутылочным стеклом. В помещение зашел молодой человек с тонкими черными усиками, в таком же плаще, как у меня. Один его глаз был закрыт черной повязкой с кругляшкой, как у одноглазых пиратов в кино. Под распахнутым плащом я увидел дорогой черный костюм.
Молодой человек подошел к официанту, но передумав и ничего не сказав ему, направился к моему столику. Одна из проституток , блондинка с большим бюстом и пухлыми губами, подскочила и что-то промурлыкала ему на ухо.
- Брысь, - коротко бросил он, и я сразу почувствовал к нему некоторое расположение.
- Добрый вечер, - сказал он, подойдя ко мне, - Вы позволите?
- Сделайте милость, - с улыбкой ответил я и указал ему на место напротив себя. В принципе, пару свободных мест в зале еще было, но я решил, что, возможно, он их просто не заметил. Да это меня и не волновало особенно – так, просто подумалось.
Присев, он протянул мне руку:
- Владимир.
Я представился.
- Водочку изволите? Славно! Замечательный умница был Менделеев, Вы не находите?
- Да, и напиток что надо, и таблица хорошая, - улыбнулся я.
На столе появилась еще одна бутылка
- Хорошо в этом трактире, и Вы мне кажетесь очень милым человеком, - глядя слегка поверх моих глаз, с некоторым смущением сказал Владимир.
- Вы мне тоже…, - замялся я, подыскивая слова.
- Ну, тогда за знакомство! – воскликнул он, прерывая неловкую паузу, и поднял свой стакан.
- Будем, - ответил я, и мы выпили.
Когда оставалось где-то полбутылки, он вдруг налил доверху стакан и, не оборачиваясь, через плечо выплеснул его на проституток, сидевших за соседним столиком. Они взвизгнули, наперебой поматерились в наш адрес и умолкли. Меня поразило, что Владимир проделал это с совершенно невозмутимым лицом, как будто просто прикуривал сигарету или ковырялся во рту зубочисткой.
Покончив с водкой, мы заказали пива. Пузатые кружки празднично пенились и загадочно светились изнутри.
- Я, знаете ли, переводчиком работаю, - говорил Владимир приятным баритоном. – Раньше переводил художественную литературу, неплохо получалось. А потом больше технические спецификации всё…
- А что так? Вдохновение пропало? – спросил я, чувствуя как тепло опьянения туманило голову.
- Да нет, напротив, сам даже стал пописывать. Да только… Ерунда это все…
Он вдруг с улыбкой громко процитировал отрывок из рассказа Эдгара Алана По в оригинале. Владимир цитировал не то что мастерски или талантливо. Это было бесподобно. Я сидел, широко открыв глаза, наслаждаясь красотой отрывка и сменами интонации. Я был раздавлен, поражен, превращен в раба его голоса, пока он не закончил.
- Да, я Вас понимаю, - порывисто придвинувшись к нему, прошептал я, - лучше чем По не напишешь этот отрывок. Перевод все только портит.
Тут я заметил, что держу его за кисть и довольно сильно ее сжимаю, но не выпустил его руку, только слегка ослабил хватку, как будто опасаясь, что он исчезнет, и я останусь без такого чудесного собеседника.
- Вот и я о том же, - печально улыбнувшись, сказал Владимир, - как будто берешь ноты Моцарта и что-то там меняешь, упрощаешь, чтобы труд великого композитора стал доступен быдлу.
Его передернуло, и он сделал пару больших глотков из кружки.
- Или взять бутылку водки и подержать незакрытой пару дней, чтобы пожизненный язвенник оценил ее вкус – выдал я пришедшее мне в голову не очень удачное сравнение. Мы немного поговорили о новых веяниях в музыке и литературе, и я с ужасом ощутил своё хамское невежество. Нет, в обществе я слыл достаточно просвещенным молодым человеком, но до познаний Владимира мне было очень далеко.
- Да… Но это еще не все, что печалит меня, раз мы уже о грустном заговорили.
- А что же еще? – заинтересовался я.
- Потеря интереса к жизни. Правда, чем меньше интереса остается, тем меньше это меня печалит, хоть это и звучит каламбуром.
- А общение не помогает?
- Ну как Вам сказать? Хотите откровенно?
Дождавшись моего кивка, он продолжил:
- Вот, скажем, Вы. Что Вы мне можете предложить интересного? Много Вы о себе сможете интересного рассказать, каких-то необычных мыслей мне поведать? Задеть что-то такое, что я знаю гораздо хуже Вас, и что могло бы взволновать меня?
- Думаю, нет, - признался я, слегка покраснев.
- Вы не обижайтесь. К чему условности? К черту! Если говорить-то начистоту, конкретно. Я не люблю ни базарного трепа, ни хвастовства, ни когда кто-то рисуется… Это все уж лучше оставить быдлу, этим говорящим животным.
- Как вы хорошо говорите, продолжайте, - умилился я, - и верьте, я осознаю свою ничтожность.
- Это хорошо, - серьезно ответил он, - Так позвольте, я продолжу. На чем может основываться мой интерес к жизни? На работе я достиг всего, чего хотел. Вы знаете, сколькими языками я владею? Обеспечил себя до конца дней. Мое творчество? Оно не занимает меня настолько, чтобы я забыл обо всем на свете. Славы мне не хочется, деньги есть. Любовь? Ну, она на какое-то время может занять. А потом это чувство повторяется; мне кажется, что оно какое-то другое на этот раз. Но я-то ЗНАЮ, что это не так. Все как в прошлый раз. Банально, скучно и …ничтожно, жалко в конце концов, - говорил он нарастающим раздражением. Приведу в пример опять же нашу водочку. Вот, выпили Вы водки первый раз в жизни. А потом Вам в стакан с беленькой кто-то кинет щепотку соли и скажет: «А теперь такой напиток попробуй – это уже не водка!». Но Вы то уж знаете, что это водка…
- А путешествия?
- Я объездил весь мир. Что? Снова слово «общение» у Вас на языке вертится? Ну, есть интересные люди. Но каждый человек – это ведь целый мир, живущий по не всегда понятным остальным индивидуумам законам. Я хочу сказать: вот, скажем, встретил я очень интересного человека, у которого есть за душой что-то кроме сладострастия, алчности и самовлюбленности. Но чтобы мы понимали друг друга, чтобы мотивы, предпосылки каждой мысли были ясны, я ведь должен с ним пуд соли съесть. А это, знаете ли, утомляет. Вы меня понимаете?
- Да, очень хорошо понимаю: теряешь время, от чего-то отказываешься ради каких-то крох чего-то нового, оригинального. А экстрим какой-то?
- Уже и он почти окончательно надоел.
Я вспомнил, какое у него было спокойное лицо, когда он выплескивал водку на проституток и понял, что он не врет. Почему-то мной овладела какая-то тоска и безысходность, будто это не Владимиру, а мне наскучила жизнь. Даже всегда казавшаяся прекрасной осень, теперь вызывала у меня омерзение своей однообразной повторяемостью.
- Вы убьете себя? – спросил я, сам пугаясь своей наглости.
- Наверняка, ответил он, зевая.
- Неужели, говоря со мной, Вы ничего, кроме скуки, не испытывали? – не унимался я.
- Представьте, что вы прикованы к постели параличом. Вас поместили в сумасшедший дом и вокруг снуют дегенераты, которые разве пару слов могут связно выговорить. Тут к Вам в палату залетает муха и начинает кружить над Вами. Вы пытаетесь сбить ее плевками. Чем не развлечение в данных условиях?
Не помню, как я тогда добрался домой. Я был пьян, разбит и подавлен. Хотелось с криком броситься под машину. Раздевшись, я залез под одеяло. Меня трясло, и было ощущение, что душа умирает, оставляя во мне только гадость и пошлость, накопленную за двадцать семь лет жизни.
Ко мне стала ластиться молодая, любимая жена.
- Поди прочь… муха! - прорычал я и мертво заснул.