Дар

Автор: Mr. Bushlat Владимир Ефимович Столин, лукавый функционер среднего возраста и незапоминающейся внешности, будучи по неотложным, но малоприятным делам в Котовске, решил перед отъездом постричься. Глядя на свое отражение в мутном, загаженном гостиничном зеркале, он то и дело цокал языком и картинно пожимал плечами:
— Надо же, зарос! Лохматый как сенбернар!
До автобуса оставалось еще несколько часов. Накинув пальто, Владимир Ефимович вышел из номера, захлопнул за собой дверь и лишь потом вспомнил, что ключ он оставил на тумбочке у кровати. Подергав ручку, он хмыкнул, пожал плечами и направился к лестнице.
Небольшой холл на первом этаже был абсолютно пуст. В углу, подле стойки портье примостилась унылого вида кадка с засохшим фикусом. В противоположном темном углу стояли напольные часы, выполненные в виде английской башни Биг Бен. Часы совершенно не вязались с казенным интерьером фойе и вызвали у Столина некоторое раздражение, беспокойного толка.
Подойдя к стойке, он поискал глазами звонок, но, обнаружил лишь шариковую ручку, регистрационный журнал, и таракана, медленно ползущего вдоль исписанных листов. Владимир Ефимович вытаращился было на таракана, и даже представил себе, как он захлопывает тяжелый журнал, и размазывает несносную тварь между страниц, но сдержался. Доживая пятый десяток, вырастив двоих детей и схоронив жену, Столин научился терпимо относится ко всем живым созданиям, вне зависимости от того отвращения, что они в нем порой вызывали.
— Надо быть мягче, Федя, — миролюбиво обратился он к таракану. Таракан остановился и даже как-то диковато выгнулся, будто собираясь ответить Столину, но тотчас же припустил прочь, похрустывая лапками.
Владимир Ефимович нетерпеливо глянул на часы. Центральный автовокзал находился в пяти минутах ходьбы от гостиницы, из вещей у Столина имелся лишь скрипучий дипломат под кожу, однако рисковать Владимиру Ефимовичу не хотелось.
— Гхм! — Он громко прочистил горло. Тотчас же из-за небольшой дверцы за стойкой, в направлении которой уполз давешний таракан, раздалось кряхтение, писк и возня. Дверь распахнулась, и на пороге возник заспанный портье в брезентовой отчего-то куртке. Портье улыбнулся нервно, поправил волосы и так и остался стоять на пороге, не предпринимая ни малейшей попытки подойти ближе.
— Послушайте! — начал было Столин, но осекся. За спиной у портье, в темном проеме что-то зашуршало так, будто в кипе старых газет резвился целый тараканий город.
Портье еще шире улыбнулся, обнажив на удивление длинные зубы и протянув руку, захлопнул дверь. Лишь после этого он сделал небольшой шажок в сторону Столина, и остановился между дверью и стойкой в вопросительной и даже несколько наглой позе.
— Послушайте, — еще раз начал Столин, — я, собственно, собираюсь выписываться… через часок. Тут… есть у вас, парк в городе?
Он осекся и уставился в пол в недоумении. «Какой парк? — думалось ему, — Причем здесь парк?»
Портье пожал плечами и снова вопросительно уставился на Столина, будто уловив его мысли.
— Ну да, ну да, — забормотал Владимир Ефимович, маясь. — Я просто думал про парк, словом, посмотрел на часы ваши, лондонские, и подумалось про парк. Не суть. Я дверь запер, а ключ остался в номере. На окне. Или на тумбочке, черт его знает. И вот еще что — рядом с вами, в двух шагах, фасадные окна. Написано — Парикмахерская «Фигаро». Стригут они или что?
Выпалив эту несусветицу, Столин угрюмо уставился на регистрационный журнал. Он чувствовал себя пренелепейше — портье, в совокупности с часами за спиной вызывали у него нервозность и неуверенность.
— Вот если бы все в мире все разом забыли, — задумчиво протянул портье. – Ведь мир бы тогда рухнул. Люди порой бывают на удивление невнимательны, вам так не кажется, э-э-э.., — он мигом преодолел расстояние до стойки, схватил журнал, открыл его на нужной странице, и снова уставился на Столина, — … э-э-э,… Владимир Ефимович?
«Каков наглец!» — подумал было Столин и даже открыл рот, собираясь разразиться гневной тирадой, или, скорее, представив себе, что возможно, у него хватит духу отчитать портье и, быть может даже потребовать жалобную книгу или управляющего, но портье не дал ему и шанса. Изогнувшивсь вдруг в подобострастный бублик, он улыбнулся приветливо и заявил:
— Но, с другой стороны, само по себе слово «Гостиница» — ведь разве не должно оно внушать гостям, Гостям, заметьте, некую уверенность в том, что вне зависимости от проблемы, будь она малой или великой, администрация, равно как и обслуживающий персонал, смогут решить ее незамедлительно и к взаимному удовлетворению и… —
тут он осекся и, на мгновение его улыбка превратилась в оскал, — … и… непротивлению сторон? Ведь правильно? Ведь верно?
— Верно, — пробормотал осоловевший Столин.
— А раз верно, то и славно. Это еще Гийом Аполлинер сказал, мол, что с нами будет, когда нас не будет… или не нас, а… впрочем, не важно. Ключ я вам сварганю, — портье развратно подмигнул, — а что касается салона «Фигаро» — уж не извольте беспокоиться, это один из лучших салонов в городе. Как там было у классиков — парикмахер Пьер… не помню. Видите, я и есть живая иллюстрация того, как часто мы забываем, порой, судьбоносные вещи! Идите и ни о чем не беспокойтесь, — портье еще раз улыбнулся, показав длинные зубы, и кивнул, будто точку поставил.
Столин осторожно кивнул в ответ, подозревая, что имеет дело с человеком не совсем вменяемым, и пошел к выходу. Ухватившись за дверную ручку, он вздрогнул от омерзения — ему показалось, что она покрыта теплой слизью. Поглядев на ладонь, однако, он не обнаружил и следа грязи.
Он снова ухватился за ручку, распахнул дверь и вышел из гостиницы.


Парикмахерская находилась напротив, в серой, полузаброшенного вида пятиэтажке Большая часть окон была замурована. Несколько окон на втором этаже зияли незастекленными провалами. На балконах, с бельевых веревок свисало разноцветное тряпье, уныло мокнувшее под моросящим дождем. На одном из балконов второго этажа стояла женщина в бесформенном халате. Увидев Столина, она уставилась на него, скрестив руки на груди. Рядом с нею, положив передние лапы на перила, стоял крупный пес. Внезапно, рядом с первым псом появилась голова второго — оба насуплено смотрели в сторону Столина.
Передернув плечами, Владимир Ефимович направился к пешеходному переходу, отметив про себя, что светофор не работает; аккуратно ступил на мостовую, не забывая смотреть по сторонам; дошел до середины, еще раз огляделся и внезапно, боковым зрением, уловил некое движение за спиной. Остановившись на полустертой «двойной сплошной» он повернул голову и увидел портье, что стоял подле гостиничных дверей и вовсю размахивал руками, будто делал зарядку.
«Точно, какой — то дегенерат», — подумал Столин и сделал, было шаг но, тотчас же отпрянул от старого, забрызганного грязью «Форда».
Машина вильнула в сторону, притормозила, из водительского окна показалась бородатая багровая голова.
— Мужида! Сварь! — рявкнул водитель и с визгом тронулся с места.
Владимир Ефимович втянул голову в плечи и быстро перешел через улицу. Он внушил себе, что впредь не станет обращать внимание на странности сегодняшнего дня, ведь, вполне возможно, у водителя всего-лишь речевая дисфункция, или, быть может, все произнесенное им было неправильно услышано Столиным, а может быть… Впрочем, не важно. Он выбросил нестройные мысли из головы, но все же не удержался и снова глянул в сторону гостиницы.
Портье, вытянувшись по-солдатски, отдавал кому-то честь. На лице его, несколько расплывчатом из-за расстояния, Владимир Ефимович, впрочем, углядел подобострастие. Он перевел взгляд на парикмахерскую и увидел, что женщина на балконе тоже отдает честь, надменно улыбаясь. Собак рядом с нею уже не было.
«Это какой то сумасшедший дом, — сердито подумал Столин. — С другой стороны, мне с ними водку не пить и баста!» — Он решительно подошел к ступеням парикмахерской, поднялся и потянул за дверную ручку.
Над дверью тихо звякнул колокольчик. Владимир Ефимович оказался в маленькой уютной прихожей. Прямо перед ним находился небольшой, кожаный диван, на котором читала журнал миниатюрная женщина с тюрбаном, сооруженным из полотенца на голове. Взглянув на Столина, она улыбнулась и неожиданно неприятным голосом заверещала в сторону:
— Мила! Клиент!
На ее голос из-за угла показалась девушка в розовом халате, с вышитым названием салона. На голове у девушки, впрочем, тоже красовался пышный тюрбан.
Тепло улыбнувшись Столину, она жестами пригласила его в небольшой зал. Из трех установленных кресел, одно было занято — спиной к Владимиру Ефимовичу на нем полулежал тучный мужчина в махеровом свитере. Его огромные красные руки покоились на подлокотниках. Над ним трудилась рыхлая девица с угристым лицом (тоже в тюрбане).
— Вы сюда присаживайтесь, — защебетала Мила, указывая Столину на ближайшее кресло. — Я уже здесь сегодня поработала, вот теперь еще поработаю! У нас все по высшему классу! И прически и полубоксы и пробор! Фигаро здесь и там — это наш девиз!
Поборов вполне разумное желание уйти немедленно, Владимир Ефимович уселся в кресло, отметив про себя, что оно на удивление удобно, откинул голову и глубоко вздохнул. Девушка за его спиной ловко расстегнула верхнюю пуговицу на вороте рубашки и тотчас же заправила ворот в свитер, после, воздушно скользнула к столику, взяла рулон чего-то, напоминающего мушиную ловушку, оторвала от него небольшую часть и обвязала ее вокруг горла Столина.
— Вам не туго? — пискнула она.
— У-ф-ф, нет-нет, — пробормотал Владимир Ефимович. — Послушайте… Меня, собственно и не надо особо стричь, я, вот что, подравняйте так, хорошенько, со всех сторон. Словом, по высшему классу, — Он еще раз хмыкнул и даже слабо улыбнулся в ответ на девичью улыбку.
— Вы не волнуйтесь! — защебетала девушка. — Комар носа не подточит! У нас такие мастера, знаете ли… К нам из Ташлинска приезжали, и не только, ну, по обмену опытом… Я вас не сильно буду стричь — у вас волос такой густой, игривый! – Она неожиданно интимно провела рукой по волосам Столина, запустив пальцы в его шевелюру. От почти непристойного прикосновения, Владимир Ефимович почувствовал некоторое давление в области паха и теплую волну возбуждения, что пронеслась от макушки и до самого кобчика.
— Вам как, с разговором, или без? — снова улыбнулась девушка, орудуя ножницами.
— Простите?
— Никто сразу не понимает, — она вздохнула, — Я имею ввиду, стричь вас с беседой или молча? Фраза эта, знаете ли, впервые прозвучала у великого писателя Ираклия Андроникова…
— У Вадима Шеффнера! — рявкнул сидевший за соседним креслом мужчина. — Учишь вас, учишь!
Столин поглядел в зеркало и ему показалось, что мужчина в раздражении пытается выбраться из кресла, возможно, для того, чтобы более наглядно поучить недалекую девушку, но рыхлая парикмахерша тотчас же засуетилась вокруг него, приговаривая:
— Тише, тише, кыш — кыш — кыш, уже все, все, все…
— У Шеффнера, — еще раз буркнул мужчина и осел в кресле.
— Точно, у Шеффнера, — улыбнулась девушка. — Так как вас стричь?
— Если можно, без разговора, я люблю тишину, — сказал Столин и тотчас же устыдился своей грубости. В провинциальном желании доставить клиенту радость не было ничего плохого — просто он несколько утомился от калейдоскопа несуразностей и действительно с большим удовольствием посидел бы в тишине некоторое время.
— Ну что ж, без разговора, так без разговора, — ничуть не расстроилась Мила. — Тогда вы можете вовсе меня не слушать и не отвечать мне, а я буду вам рассказывать истории из жизни нашего города, пока вас стригу.
— Я не… — начал было Столин, но девушка перебила его:
— И не спорьте! Прелюбопытнейшие, знаете ли, истории порой случаются здесь, в Олиуме! — она принялась ловко стрекотать ножницами, — Вот вы спросите, поди, что может произойти в столь сонном городке, ан нет, сударь, у нас столько всего приключается ежедневно, что порой диву даешься, откуда и как. Ведь если здраво разобраться…
«Какой, к чертовой бабушке «Олиум?» — хотел было спросить Владимир Ефимович, но осекся устало.
Щелканье ножниц, оживленное щебетанье девушки, гул фена, телефонные звонки, далекий шум машин, смешивались в единый гипнотизирующий звуковой фон. Владимир Ефимович закрыл глаза и погрузился в легкую дрему, представляя себе свои дальнейшие действия, что виделись ему теперь отчего-то в радужном свете. Вот он, постриженный и благоухающий одеколоном, возвращается в гостиницу, его привечает довольный портье и вручает ему новехонький ключ. Вот он поднимается в номер, подхватывает дипломат и неспешным шагом направляется к автовокзалу, садится в сверкающий хромом автобус и по гладкому шоссе едет в сторону дома, где его встречает толстый кот Тихон, с сединой в черной как смоль шерсти и буравит его болотистым взглядом и трется о ноги, выпрашивая еду и мурлычет тихо, утробно, низким раскатистым басом…
— … выходит из ресторана, Люба ты помнишь, да? И идет к шоссе, а этот, значит, за ним. С топориком, стало быть. А этот такой на фасоне весь идет — никого не замечает. А тот, значит, догоняет его и так аккуратненько…
Владимир Ефимович вздрогнул и открыл глаза. Мила, склонившись над ним, вовсю орудовала ножницами, жирный мужчина в зеркале теперь сидел под феном, а рыхлая Люба поправляла тюрбан, стоя у окна. Увидев, что Столин открыл глаза, девушка осеклась, а Люба опустила руки и повернулась к Владимиру Ефимовичу, явив ему смертельно-бледное лицо, на котором ярко-красными пятнами цвели угри.
Стала тишина. Столин огляделся, несколько осоловело, распаренный дремой, и лишь секунду спустя понял, что фен, под которым сидит мужчина в зеркале, работает совершенно бесшумно. Или не работает вовсе.
Он повернул голову и озадаченно уставился на неподвижную тушу в кресле. После, посмотрел сначала на рыхлую девицу у окна, а потом уж на своего мастера. Мила стояла неподвижно, опустив левую руку, с зажатыми в ней ножницами параллельно туловищу, ее правая рука, с голубой расческой была прижата к груди. Столин хмыкнул недоуменно и посмотрел в зеркало.
Судя по всему, стрижка подходила к концу. Парикмахер убрала несколько больше, чем он рассчитывал, однако, несомненно, работу свою знала — волосы были аккуратно уложены, стиль стрижки придавал лицу Владимира Семеновича определенную юношескую бесшабашность. Столин не удержался и усмехнулся своему помолодевшему лет на десять отражению. Впрочем, улыбка пропала, стоило ему взглянуть на отражение тучного мужчины за спиной. Тот немного сполз в кресле, теперь из-под купола фена виднелся кусок багровой складчатой кожи на загривке. В положении тела было что-то неестественное, напоминающее о сломанной и брошенной кукле.
— Простите, а с этим все в порядке? — Столин крутанулся на кресле, отчего его остриженные волосы посыпались с простыни и уставился на рыхлую у окна. — У вас фен не работает и, ну… словом…
— Разумеется, не работает. Это и не фен вовсе. Это хелицератор, — буркнула женщина и повернулась к нему спиной с вызывающим видом.
— Вы не волнуйтесь, это наш постоянный клиент! — Мила живо развернула кресло Столина и принялась щелкать ножницами, убирая то здесь, то там. — Он всегда приходит на хелицерацию по вторникам и по четвергам. Очень полезно для мандибул, очень!
— Для ман… Слушайте, да что здесь происходит? — Владимир Ефимович грозно уставился на девушку. — какие к чертовой матери мандибулы? И почему у вас тюрбан на голове? Вы что, красите волосы друг другу в свободное время? Или вы все бедуины? Черти что! — выпустив пар, он почувствовал облегчение. В самом деле, стоило ли так кипятиться, в конце концов, мандибулы… мандибулы, это уже, простите, ни в какие ворота!
— Не нужно нервничать, — ледяным тоном заявила рыхлая Люба. — Вы в присутственном месте, гражданин. Пришли стричься — стригитесь. Вот, товарищ, к примеру, два раза в неделю приходит на хелицерацию и ничего! Не кряхтит!
— Что здесь происходит? – из коридора вышла миниатюрная женщина, что встретила Столина в холле.
— Анжелика Борисовна, тут товарищ грубит! — картинно всхлипнула рыхлая.
Женщина насупилась, поглядела на Столина и расплылась в улыбке:
— Мила! — крикнула она неприятным голосом, — ты закончила стричь господина?
— Вот… тут последние штрихи, лоск навожу, Анжелика Борисовна! — выпалила девушка.
— Отлично, – она снова глянула на Столина, на сей раз приветливо улыбаясь. — Вы нас простите, у нас в провинции свои крокодилы. Но хоть постригли вас хорошо? Вам понравилось?
— Мне-то понравилось, — раздраженно начал Владимир Ефимович. — Но мне тут мозги пудрят какими-то велоцерапциями,… я не знаю, мандабулами… чушь какая-то, и еще портье этот… это к вам, разумеется, не относится, но он честь отдавал и потом… — Он почувствовал, что запутался, покраснел, сердито пожал плечами и буркнул, — Да не важно все это. Видимо, я устал за три дня. Давайте, заканчивайте, и я пойду.
Женщина еще раз улыбнулась ему, подошла совсем близко, так, что он явственно почувствовал будоражащий запах ее духов, (к которому, впрочем, примешивался несколько иной, не столь приятный, а по здравому размышлению, даже отталкивающий резкий запах), потрепала его по плечу (он машинально отметил, что рука ее будто бы чуть прилипла к его пуловеру) и отошла к соседнему креслу. Склонившись над жирным мужчиной, она заглянула под купол фена и пробормотав: «Ну как мы там? Получше? Получше… », — отошла в сторону.
Мила, воспользовавшись замешательством Столина, вновь принялась щелкать ножницами, то и дело как бы невзначай поглаживая его по затылку.
— Головушку мыть будем? — чирикнула она.
— Не будем, — злобно отрезал Владимир Ефимович. Теперь, всяческая благостность оставила его и он мечтал лишь о том, чтобы покинуть этот дикий город как можно скорее. «Только бы успеть на автобус!» — думалось ему, — «А то ведь придется здесь ночевать!» При мысли о том, что доведется провести еще одну ночь в Котовске, ему стало морозно.
— Ну, тогда, сейчас немножко феном, причешемся и все! Тронуть гелем?
— Не трогать! — из принципа отрезал Владимир Ефимович.
Девушка пожала плечами и, включив фен, принялась обдувать его теплым воздухом, одновременно орудуя расческой. Столину стало немного лучше, ощущение неприязни к городу отступило под напором тепла, он даже подумал было о том, чтобы оставить девушке чаевые и, быть может, извиниться за свою чрезмерную резкость. Ощущение тепла в области макушки, куда был направлен фен, внезапно сменилось острым жжением. Столин уставился в зеркало — девушка застыла неподвижно над ним, направив сопло фена прямо на его темя там, где волосы росли реже всего. Жжение усиливалось. Он протестующее замычал и резко отодвинулся в сторону. Девушка непонимающе уставилась на него:
— Что такое?
— Что такое??? Жжет, черт возьми!
— Жжет? — с удивлением воскликнула рыхлая Люба.
— Жжет? — неприятно взвизгнула женщина — администратор.
— Жжжеооот!!! — заревел — замычал жирный мужчина из-под неработающего фена.
Столин ошеломленно глядел на сотрудников парикмахерской, что казалось, исполняли некий потусторонний перформанс. Люба всплескивала руками, Мила тупо глядело прямо в сопло фена, то и дело включая его и принюхиваясь, женщина — администратор семенила по кругу, поглаживая толстяка, что стонал и ухал в кресле.
— Послушайте! Послушайте меня! — воскликнул Столин и тут все одновременно повернулись к нему. Повернулся и жирдяй, необъяснимым образом не вытаскивая голову из-под купола фена.
— Нет, это вы нас послушайте! — властно заявила женщина — администратор. Ее резкий голос наждаком прошелся по барабанным перепонкам Владимира Ефимовича. — Я категорически протестую против подобного обращения с моими сотрудниками! — Она погрозила указательным пальцем с длинным кроваво-красным ногтем, — В этом заведении, приличном и уважаемом заведении, работают исключительно профессионалы. Мы никогда не получали жалоб, связанных с качеством обслуживания. Более того, все оборудование, используемое в нашем салоне сер — ти — фи — ци — ро — ва — но. Потрудитесь пояснить, каким образом несколько микрокапель феромонов, случайно распыленных на вашу лысеющую макушку, могли привести к столь скандальным последствиям?
— Подлец, подлец он! — заревел жирный мужик из-под фена. — Пустите меня к нему, я вырву ему лабрум!
Лабрум? Феромоны? Столин затравленно вжался в кресло, но тотчас же, осознав, что подобная стратегия вряд ли защитит его от невменяемых сотрудников салона, вскочил, разбрасывая повсюду свои волосы, и ринулся к выходу. Пробежав несколько шагов, он остановился. Импульсивный страх исчез, уступив место холодной злости.
Повернувшись на каблуках, Столин окинул взглядом сотрудников, застывших в нелепых позах, будто стремясь воспроизвести известную немую сцену из легендарной пьесы; скрестил руки на груди и громко заявил:
— Я так понимаю, вы, — уперев обвиняющий перст в сторону Анжелики Борисовны, — и есть администратор и, судя по всему, администратор из вас как из меня счетовод, будь оно неладно! Дайте мне телефон хозяина заведения и немедленно! — Последнее слово он выкрикнул, брызнув немного слюной в сторону женщины.
В тот же миг, она раскрыла рот с хрустом и, выстрелив из глотки длинным розовым жгутом, поймала слюну Владимира Ефимовича на лету. Жгут свернулся и исчез во рту администратора так быстро, что все происходящее на секунду показалось Столину игрой его перегруженного рассудка, но спустя лишь миг ноги его сделались ватными, а по спине разлился холодный пот.
— Не надо… хозяина… — пробормотал он, пятясь. Сотрудники салона не делали попыток остановить его — они провожали его круглыми одинаковыми глазами, медленно развязывая тюрбаны. Грузный мужчина в противоположном конце зала выполз-таки из-под купола фена и Столин, смотрел не в силах оторваться, на омерзительный конгломерат щетинистых коротких крючков и покрытых шерстью шипов, что росли на его лице. Из пустых глазниц его торчали длинные, покрытые ворсинками щупальца с масляно-черными сгустками плоти на концах.
— Позорный негодяй! — ревел мужчина, однако выбраться из кресла не мог. С каким-то отстраненным любопытством, Владимир Ефимович констатировал факт — ладони толстяка приклеились к ручкам кресла — за ними тянулась липкая и судя по всему, очень прочная субстанция.
Анжелика Борисовна, наконец, размотала тюрбан и, ожесточенно отбросив его в сторону, устремила взгляд к потолку.
Под тюрбаном, на абсолютно безволосой голове вибрировали и извивались два черных сегментированных усика.
Мила никак не могла распутать узел на своем тюрбане, а рыхлая девица — Люба уже вовсю шевелила щетинистыми усиками, при этом, не переставая сверлить Столина свирепым и нахальным взглядом.
— Хозяина он захотел! — верещала Анжелика Борисовна. Голос ее все менее напоминал человеческий, изо рта, то и дело показывался кончик омерзительного розового жгута. — Обслуживание ему не то! Уже и капнуть нельзя!
Владимир Ефимович продолжал пятиться по-рачьи, ощущая, как на губах его расцветает нелепая и совершенно не соответствующая происходящему улыбка. Ему оставалось лишь полшага до двери, когда жирный мужик, наконец, оторвал свою тушу от кресла с отчетливым плюхающим звуком и, переваливаясь, заковылял к Столину. В это же мгновение на лице у администратора появилось торжествующее выражение — она казенно улыбнулась и заявила:
— Вот, дозвонилась хозяйке! Извольте! — Ее антенны образовали единое целое, переплетясь в некое подобие косы, нижняя челюсть отпала. Одновременно с нею и сотрудницы и даже жирный мужик широко раскрыли рты и исторгли какофонию скрежещущих, визжащих металлических звуков, чередующихся с пощелкиваниями и омерзительным треском.
Столин почувствовал как его сердце замерло, словно при экстрасистолии, и ухнуло в желудок, горло схватил спазм, в глазах начало темнеть. «Господи, у меня сейчас будет инфаркт, инфаркт!» — слабо взвизгнул он мысленно и засеменил прочь, не в силах оторвать глаза от инфернальной картины, что разворачивалась перед ним.
— Куда же вы, клиент? — верещала Анжелика Борисовна. — Хозяйка на проводе! Она говорит, что от вашей маловразумительной туши еще толк может быть! Толк! Митя, держи эту мразь! Этого женоненавистника и педераста!
Багровый от натуги Митя взревел и ринулся вперед, прилипая к полу при каждом движении. От его шагов сотрясалась земля.
Теряя сознание, Владимир Ефимович все же нашел в себе силы сбросить чары, повернулся к кошмару спиной и ринулся к выходу. На бегу, он ударился в дверь плечом, и снова и еще! Дверь не поддавалась. Взвизгнув, Владимир Ефимович ухватился за липкую ручку и потянул дверь на себя, ощущая смрадное дыхание Мити за спиной.
Он выскочил на улицу и понесся в сторону гостиницы, не глядя по сторонам. На его счастье, на проезжей части было совершенно пусто. Дождь закончился и мокрый, потрескавшийся асфальт неприятно скользил под ногами.
Перебежав через дорогу, Столин оглянулся и увидел, что весь коллектив салона сгрудился в дверях. Неистовый Митя, тяжело дыша, стоял у самой дороги, однако, отчего-то не стремился продолжать преследование.
Почувствовав чей-то взгляд, Столин скользнул глазами выше. На втором этаже все так же стояла и сверлила его глазами грузная женщина. Рядом с нею торчали громадные головы двух кобелей. Увидев, что Столин заметил ее, женщина улыбнулась и что-то произнесла, обращаясь по видимости к собакам. Псы синхронно кивнули и мигом исчезли с балкона.
— Мать моя, да она спустила на меня собак! — внезапно уверился Владимир Ефимович. — Чертова сука спустила на меня своих ротвейлеров! — Он повернулся и побежал к входным дверям гостиницы. Ухватившись за тяжелую ручку, он изо всех сил потянул дверь на себя, и чуть не упал, когда она неожиданно легко поддалась.
Вбежав в полутемный холл, Владимир Ефимович в два шага одолел расстояние до стойки портье и принялся барабанить кулаками по столешнице. Звуки ударов разносились в гулкой тишине зала.
Дверь за стойкой распахнулась почти сразу, словно портье стоял прямо за ней и ждал… чего? Нелепая фигура в брезентовой куртке внушила Столину еще больший ужас. Однако, пристально вглядевшись в лицо портье и не обнаружив на нем никаких признаков мандибул и лабиума, он несколько расслабился и, стараясь совладать с дрожью в голосе, произнес:
— Ключ, будьте любезны.
Портье непонимающе уставился на него, надменно изогнув бровь.
— Ключ, молодой человек, я спешу! — Столин почти взвизгнул.
— Хм, — Портье пожал плечами. — Вы же, хм — м… из триста шестнадцатого, верно? Ключ у вас! Так и есть! — Он подошел к столешнице, открыл тяжелый журнал и, поелозив грязным пальцем, остановился напротив номера 316. — Вот! — Он торжествующе ткнул пальцем, — я же говорил! Ключ, разумеется у вас! И еще, у вас автобус отправляется через полчаса, я бы на вашем месте поторопился. — Он еще раз улыбнулся и попятился в сторону двери.
Столин онемел. «Бред! Бред! — кричал кто-то в его голове, — Потребуй, выломай дверь! А впрочем, к черту дипломат, что там, в том дипломате, не стоит он! Бежать, надо бежать!»
— Отдайте ключ! — заорал он истерично.
На улице раздался рев и лай.
Портье широко улыбнулся и развел руками.
— Зачем вам ключ, Владимир Ефимович? — пробулькал он. — Мы вас самого сейчас используем как дипломат! Делов на копейку! — Он вытянулся стрункой и завопил:
— Он здееееесь!
Столин повернулся, было бежать, но запутался в ногах, споткнулся и вытянулся во весь рост, со всей силы приложившись подбородком и откусив себе кончик языка. Рот мгновенно заполнился горячей соленой кровью, он поперхнулся и взвыл от боли, уперся руками в пол, стараясь не потерять сознание и попытался подняться. Но поскользнулся в какой-то липкой дряни, что обильно покрывала паркет и снова упал, барахтаясь как жук на булавке.
Дверь распахнулась, и в холл ворвались два огромных ротвейлера. Он рвался с цепи, намотанной на руку омерзительного Мити.
Он?
Лишь через мгновение, мозг Владимира Ефимовича осознал то, что глаза увидели сразу.
Ротвейлер, чудовищных размеров черный как смоль зверь, был один, однако о двух, одинаково свирепых головах, растущих из груди. Головы клацали слюнявыми челюстями, вращали глазами и рвались, рвались в сторону Столина.
— Живым! — рявкнул портье, находясь на безопасном расстоянии от ротвейлера. — Хозяйка приказала брать живым!
Митя, взвыв от ярости, натянул цепь так, что омерзительная собака споткнулась и захрипела, выкатив глаза
— Фу! – Митя еще раз дернул за поводок и, внезапно, собака успокоилась, остановилась, тяжело дыша и роняя слюну.
— Сидеть!
Ротвейлер послушно сел.
Захлебываясь кровью, Столин пытался, было отползти, но тело не слушалось его. Ему хотелось потерять сознание, раствориться в волнах спасительной темноты, однако, ему было уготовано нечто иное.
— Ишь, штакетничек! — хихикнул портье. — Разлегся, мразь. Паркет изгадил! — он вышел из-за стойки и, приплясывая, направился к Столину, крепко ухватил его за ногу и с жуткой силой, выворачивая сустав, потащил по полу. Владимир Ефимович заскулил, цепляясь непослушными руками за паркет, но лишь сорвал себе ноготь с указательного пальца. Новая вспышка боли несколько отрезвила его и, не сопротивляясь более, он позволил волочь себя, словно куль.
— Я бы его сожрал, — вожделенно проревел Митя издалека.
— Нельзя его жрать. Хозяйка не велела его жрать. Спрячь щупики, Митя, — фальцетом съязвил портье.
Митя, судя по всему, остался стоять в фойе. Портье же, без усилий, ничуть не запыхавшись, доволок Столина до двери, открыл ее и проворчал:
— Владимир Ефимович, милай. Дальше придется идти самому. Иначе, не сдюжишь, боюсь… — протянул худую руку, будто клешнями вцепился Столину в загривок и рывком поднял его на ноги.
— Давай, пшел!


Прямо за дверью, начинался узкий проход, скорее лаз, конец которого терялся в сумраке. Владимир Ефимович, спотыкаясь, протискивался между скользких, вымазанных белесой слизью стен. Пол, неровный и бугристый, неприятно пружинил под ногами, как созревший гнойник. Столин украдкой посмотрел вверх, стараясь найти источник неровного, мутного света, но вместо потолка увидел лишь плотный туман. Он перевел взгляд на пол, сосредоточился на движении, стараясь не касаться руками омерзительных стен. Под ногами, тут и там извивались тонконогие белые грибы. Они неровно мерцали в полутьме, подобно угасающим углям.
Туннель казался бесконечным. Владимир Ефимович изо всех сил старался идти ровно, но один раз все же поскользнулся и упал на колени, упершись руками в пол. Он почувствовал ровную пульсацию под ладонями. Слизкая жижа, покрывающая пол, обволокла его руки и, на мгновение он ощутил дикое желание упасть на пол и кататься по нему, размазывая слизь по телу.
Сильная рука ухватила его за шкирку и встряхнула как щенка.
— Внимательней надо быть, — пробурчал портье, идущий сзади. — Здесь и не такие куклы ломаются,- Он гортанно взлаял, но голос его тотчас же утонул в вязкой тишине туннеля.
Через некоторое время, Столин, приноровившись к монотонной ходьбе, свесил голову на грудь и даже немного успокоился. Видимо, его сознание перешло некий Рубикон ужаса, за которым лежит долина смирения и равнодушия. Ощущая вкус запекшейся крови во рту, он думал, что неплохо было бы попить, и что он, возможно, до конца жизни будет шепелявить немного, и что автобус уже ушел. Он не задумывался ни о том, что ждет его в конце туннеля ни о том, что за субстанция покрывает пол — все это более не интересовало его. Так должно быть чувствует себя осужденный на смерть, услышав шаги расстрельной команды, так покорно бредут по коридору скотобойни быки.
Сумрак перед его глазами расступился и явил покрытую волдырями стену, по центру которой находилась обыкновенная узкая дверь, окрашенная в красный цвет. На двери висела табличка: «Администрация». Механически, Столин протянул руку, но услышав тихое рычание за спиной, замер.
— Стучать надо, — просипел портье. — Чай у себя в мегаполисах стучите?
— Я не,… — начал было Владимир Ефимович, но тяжелая волна равнодушия снова накрыла его и он запнулся. Поднял левую руку, автоматически отметив неестественный, как от ожога оттенок кожи и постучал.
— Войдите! — раздался высокий женский голос из-за двери.
Он повернул ручку и …


… начал кричать почти сразу, ослепленный мгновенным осознанием существования таких форм страха, перед которыми бессилен любой барьер равнодушия, воздвигаемый человеческим мозгом. Такого ужаса, рядом с которым сама смерть кажется лишь послеобеденной прогулкой в парке, смертельная болезнь — не более, чем легкой простудой, утрата близких — шуткой телевизионного комика.
Он орал, ощущая, как набухли вены у него на лице, как приливает кровь к голове и надеялся, искренне надеялся на то, что с ним случится удар, и он умрет на месте, и провалится в вечную тьму, и не воскреснет никогда, и не вспомнит ту мерзость, что улыбалась ему.
Он пытался закрыть глаза, но не смог, парализованный зрелищем, пытался выцарапать их, но осознал, что его руки, более не повинуются ему. Крик, рвущийся из легких угасал, поглощаемый густым мраком, и вот он – дрожащий и окровавленный, стоит, широко раскрыв рот и внемлет.
— Ты… пилигрим при дворе Хаоса, — прошелестел монстр.
В неровном гнилом свете, источаемом мириадами извивающихся белых грибов, черные, блестящие стены пещеры казалось, уходили в бесконечность. Гигантские колонны, поддерживающие невидимый потолок были испещрены пульсирующими венами. Гноистая, жирная почва вспучивалась и опадала в такт биению сердца гиганта.
Повсюду, по стенам, по колоннам, по земле, неистово сновали существа, некоторые из которых были антропоморфны, иные, бледные, безглазые, с мощными челюстями, о шести и более ногах, лишь отдаленно напоминали людей. Они ползали, ведомые неизъяснимой логикой, сновали, натыкаясь друг на друга, огрызались, переползали через тела своих товарищей, падали и пропадали под ногами других существ. В двух шагах от Столина, пожилой мужчина в спецовке, припадая на четвереньки, тащил в зубах огромный кусок металлической рельсы. Чуть поодаль, женщина в цветастой юбке, ухватив руками холодильник с отсутствующей дверцей, подпрыгнула и легко взлетела, расправив за спиной прозрачные крылья. Слева, по колонне спускалась омерзительная многоножка чудовищных размеров — каждый сегмент ее тела состоял из обезглавленного человеческого тела, в пасти вместо зубов торчали головы — они синхронно открывали рты и исторгали из себя пронзительный полуписк — полурев.
Жилистое белесое тело гигантского существа в центре зала, напоминало огромных размеров мешок. Под бледной кожей сетью разбегались сосуды и вены. Туловище, надутое как живот умирающего от холеры, было размером с пятиэтажный дом. На поверхности тела то и дело вспучивались и лопались гнойники, орошая живот существа слоем сероватой слизи. По бокам омерзительного мешка свешивались многочисленные конечности различных размеров и форм — некоторые из них напоминали щупальца, тогда как другие более походили на руки или клешни краба. Конечности существа находились в постоянном движении.
Вокруг твари суетились похожие на гигантских муравьев создания. Выпростав языки, они старательно слизывали субстанцию с тела существа и, будто получив приказ, уносились прочь. Некоторые, в неистовом возбуждении, вгрызались в плоть монстра. Тогда, тварь медленно поднимала клешнеподобную конечность и размазывала их по себе.
Существо было словно вмуровано в зал. Многочисленные черные жгуты и трубочки, исходящие из его тела, сплавились с поверхностью стен и пола. Монстр был недвижим.
В верхней части туловища твари, над россыпью толстых щупалец, извивался подвижный гибкий отросток длиною не менее пятидесяти метров. Он расширялся в конце, оканчиваясь ЖЕНСКИМ ТЕЛОМ, облаченным в бесформенный халат.
— Хотели с Хозяйкой поговорить — извольте! — заверещал кто-то в самое ухо Столину. Он повернулся механически и встретился взглядом с администратором салона «Фигаро» Женщина нелепо размахивала руками, будто стремясь взлететь, ее лицо было искажено, из полуоткрытого рта то и дело показывался кончик розового жгута — язычка.
— Вот и жалуйтесь ей! — прошипела она и действительно со стрекотом взмыла в воздух.
Столин почувствовал, что земля уходит у него из-под ног и начал падать в блаженную яму забытья, но не успел он коснуться земли как что-то липкое и омерзительно влажное, спеленало его и оторвало от земли.
«Сейчас оно меня раздавит» — спокойно и даже радостно подумал он и, наконец, зажмурился.
— Откройте глаза!
Его встряхнули, сильно, потом на мгновение хватка ослабла, его подбросили в воздух и снова поймали.
— Откройте глаза!
Владимир Ефимович открыл глаза. Прямо пред ним, заслоняя богомерзкую громаду чудовищного зала, покачивалась на гибкой шее женщина в бесформенном халате. Щупальце, оканчивающееся ее фигурой, уходило под халат и там, очевидно сросталось с телом. Другое мускулистое щупальце, несколько раз обернувшись вокруг торса Владимира Ефимовича, держало его на весу. Ему достаточно было мига, чтобы узнать в Хозяйке женщину, что наблюдала за ним, стоя на балконе пятиэтажки, в которой находилась злосчастная парикмахерская.
Вечность тому, он глядел на нее и тогда ее лицо показалось ему непривлекательным, даже отталкивающим. Но это было не так. Женщина, которая спеленала его, словно младенца, обладала простыми, мягкими чертами, несущими печать зрелой красоты. В ее лице не было уродства, напротив, оно вызывало необъяснимую приязнь. Столину было покойно и уютно в ее объятьях. Помимо воли, он почувствовал, как улыбка раздвигает его губы. Лишь посмотрев в ее глаза, он ощутил некоторое беспокойство — настолько пустыми казались они, словно нарисованными на лице. Но успокаивающая вибрация щупальца, сжимающего его, особый ЗАПАХ Хозяйки, притупили ужас. Теперь он ощущал страх сквозь призму той несомненной симпатии, что испытывал по отношению к монстру.
— Вот вы говорите — сервис у нас не тот, — тихий спокойный голос Хозяйки возник у него в голове — ее губы, сложившиеся в улыбку, пронизанную материнской заботой, не шевелились,- Так ведь война, Владимир Ефимович. В каждом доме, в каждой пятиэтажке, в каждом ЧЕЛОВЕТНИКЕ — война.
— Ы-ы.., — замычал Столин, но к его лицу метнулось тонкое щупальце и прижалось нежно к губам, запечатав их.
— Крысы! — лицо Хозяйки скривилось в гримасе отвращения. — А мы страсть как не любим Крыс! И надо же нашим властям так решить, и сделать их не просто полноправными Гражданами, а и членами Парламента! И потом, они же совершенно не заботятся о простых гражданах, даже о своих простых гражданах, не говоря уже о Рое! — Столина качнуло в сторону и далеко внизу он узрел множество крошечных мельтешащих фигурок. — Теперь, мало того, что они благоволят крысам, так они же лезут и в другие города! А нас скоро будут запирать в трудовых лагерях, так я понимаю? А потом — что потом? Фумигация? Триоксид мышьяка?
Ведь нас и так мало! Не хватает Рабочих, чтобы рыть туннели-подумайте сами, у меня есть выход лишь на балконы второго этажа, а ведь я могла бы дотянуться и выше! Мои подданные страдают, не видя меня, а я вынуждена прозябать здесь, опасаясь каждого шороха, в нелепой надежде, что следующий Крысиный Рейд не окажется для меня последним! Мы-миролюбивый народ, и мы заслуживаем жизни, мы вправе надеяться на счастье!
Нам нет места здесь – рано или поздно, наши права будут попраны и наш род исчезнет. Но Вы, Владимир Ефимович! Что привело вас в Олиум?
Столин хотел было сказать, что он находится вовсе не в Олиуме, тем более, что название города отчего — то пробудило дремавший в его теле панический ужас, а в Котовске, но щупальце, закрывавшее рот предупреждающе сжалось — видимо Хозяйка задала риторический вопрос и не была расположена к диалогу.
— Я отвечу вам, коль вы молчите! — огромные черные глаза женщины раскрылись еще шире, — вы здесь, потому что мы должны быть ТАМ, где вы были до того, как вы очутились здесь. Каждый заблудившийся, каждый пропащий, приходит сюда. Провидение прислало вас к нам. Не Крысы, но мы нашли вас первыми. Вы — наш проводник в тот мир, что за Морем. Вы понесете наше послание и вам суждено открыть новую дверь.
Во славу Вечного Города Олиума!
Щупальце, накрывшее губы Столина напряглось и вдруг, сокрушая зубы, ринулось в рот и глубже, в глотку Владимира Ефимовича. Он замычал, забился, но тщетно.
Хозяйка притянула его тело к себе так близко, что он ощутил терпкий запах, исходящий из ее пасти. В ее глазах он увидел свое отражение — гротескный образ, достойный полотен Босха.
— Это…мой…дар… Мои дети… Поделись…ими… с миром… — прошептала тварь и он почувствовал упругие сокращения щупальца в своем желудке, а потом,… потом,… он увидел, как по черной плоти отростка прошла волнообразная судорога, и нечто излилось в него, наполняя желудок омерзительным теплом. Столин рыгнул, и черная жижа полилась носом. Ему было нечем дышать, он бился в объятьях монстра, проживая последние секунды своей жизни, ощущая как стенки его живота расширяются под тугим напором отвратительной жижи, исторгаемой монстром, как ткани его рвутся, и дети Хозяйки проникают в вены и капилляры, разносятся по всему телу, прилипая к внутренним органам.
И, наконец, с финальным аккордом чудовищной эякуляции, Столин провалился в бесконечную серую мглу.
— Иди …. — услышал он голос и голос этот был подобен раскатам майского грома. Его тело несли невидимые потоки эфира, его волосами играл ветер, что резвится над лугами, он чувствовал запах свежескошенной травы, он сам стал воздухом, дождем, росой.
Он умер.


Он решил было постричься, однако, придирчиво осмотрев себя в мутном, загаженном зеркале, пришел к выводу, что стрижка ему, в общем-то не нужна.
— Это какая-то блажь, — подумал он, недовольно оглядывая свое громоздкое тело. -Нужно меньше есть, а стрижка… должно быть я постригся, э-э-э, ранее, да и забыл.
Он еще раз поглядел на себя в зеркале. Надо же, как порой диковинно работает мозг человеческий, особенно, когда тебе вот — вот стукнет … сколько бы там не должно было стукнуть… Как можно было упустить столь заметное брюхо? А эти жирные руки? Эти пальцы — право же, каждый с сардельку размером. Когда же он так обрюзг, так ожирел? И отчего так болит язык-быть может он подхватил, хм-м, языковую инфекцию-мало ли, что за микробы нынче бродят по свету…
На мгновение, перед его глазами явилась некая фантасмагория омерзительного толка, но тотчас же кто-то невидимый подул на его темя, и мысль прошла, растворилась в океане спокойствия и благостности.
— Вше это чушь, — с уверенностью прошепелявил он, ощущая себя впрочем, двояко. Ему показалось, что последние слова произнес не он. Однако, через миг и это ощущение прошло.
Осталось лишь радостное предвкушение чего-то незабываемого и праздничного, что вот-вот должно произойти.
Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что именно ждет его в ближайшем будущем и вообще, как он очутился в этой странной несвежей комнате, но мысли его, сумбурные и разбегающиеся, словно тараканы, были прерваны резким телефонным звонком. Непослушными пальцами, он потянулся к трубке, поднес ее к уху и прислушался.
Не дожидаясь его «Алло», трубка разразилась чередой щелкающих звуков, которые, несомненно, будучи лишь помехами на линии, отступили на задний план, уступив место голосу незнакомого мужчины, осведомившемуся, долго ли гражданин собирается занимать номер, учитывая то, что ему через пару часов уж выезжать, о чем он просил предупредить себя загодя. Он, хоть убей, не помнил, о чем просил загодя, однако с готовностью согласился, повесил трубку и устремился к выходу, не задумываясь более.
В полутемном гостиничном фойе его встретили двое — один, судя по всему — портье или дежурный, в видавшей виды брезентовой куртке; второй — грузный мужчина средних лет, в шапке, солнцезащитных очках и шерстяном шарфе, скрывающем нижнюю половину лица. В левой руке, толстяк сжимал дипломат, показавшийся ему знакомым.
— Ваше, — буркнул жирный и протянул ему портфель.
— Автобус ждет, уважаемый! — широко улыбнулся портье и отчего-то отдал честь.
Он машинально принял дипломат из громадной руки толстяка и, прикоснувшись к пластиковой ручке, вдруг вспомнил, что его зовут Владимир Ефимович Столин, он — заместитель начальника отдела внешне-экономических связей Облгосадминистрации, находится в городе Котовске и едет домой. Домой! Вот он — праздник! Вот – она радость! Он едет домой и, разумеется, везет детям, друзьям и родственникам подарки! Дары! Всем! И каждому! Совершенно бесплатно!
— Шпашибо! — он радостно улыбнулся, козырнул портье и выскочил за дверь, навстречу новому миру.


По дороге на автовокзал, он развлекал себя сладостными мечтами о том, как будет откладывать яйца в сотрудников.