Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Было дело:: - К морюК морюАвтор: Братья Ливер В ущелье всегда полно работы. Нужно вылезти из шалаша очень рано, чтобы трофеи, которые могут стать твоими, не подобрал какой-нибудь другой искатель. Но, даже выкатившись спозаранку, останешься на бобах, если не знаешь «золотых» мест. Не везде ведь можно раскопать в грудах хлама полурассыпавшийся аккумулятор, а то и моток медного провода. Кое-где не найдёшь ничего кроме лохмотьев полиэтилена и изъеденных древоточцем обломков шпал. Никодуй Ымыылоев как раз знает, где искать. Чутьё или намётанный глаз – да чёрт бы его знал. Только многие мужики, когда утром выходят на работу, стараются держать его в поле зрения и расшвыривать рухлядь неподалёку. Таким везёт чаще. Никодую и бабы поэтому масляно улыбаются. Только он обычно их не замечает.Ущелье можно считать помойкой. От этого оно не перестанет быть вместилищем всего. Никто ещё не выбирался за его пределы. Склоны – чистейшая скальная порода. Не настолько крутые и высокие, чтобы забраться было невозможно в принципе. Но достаточно убедительные для того, чтобы обитатели ущелья в большинстве своём не заикались об этом даже мысленно. Нет, естественно, шныряют в народе дурацкие байки, тысячу раз пережёванные стариками, которые сами-видели-воттекрест. Но мы-то знаем… Вот ещё отец Феоклод Маниястр, которого считают мыслителем, говорит: мол, раньше, до того, как жахнул Гулкий Хлопок, жизнь была не только в ущелье. Да и самого ущелья до Гулкого Хлопка не было. Правда ли чего-то знает, или баламутит народ просто? Да тоже непонятно. Только крыс «на пожрать» Маниястр сам не ловит и полиэтилен не жуёт – медных бирок у него столько, что землянка от провизии ломится. Крысы, тушканчики, хорьки даже – хоть обожрись и лопни. Ымыылоев, как будто, мужичок со своими жужелицами в голове. Хоть и алюминиевую раму под толщей мусора взглядом запеленгует, когда другие пройдут мимо. А всё равно – верит в разную ересь, как дитё. Огонь на верхушке склона ущелья так и вовсе выжег ему и мозг, и душу. Сидят мужики перед шалашами вечерком, оттаивают после многочасового ворошения в грудах хлама. Треплются на отвлечённые темы. - Там ведь всё, чо угодно может быть. А, может, и нет там, наверху, нихрена, - сипит Илег Галипопопов, закуривая карбидную самокрутку. В ущелье затхло и сумрачно, как под мышкой у бога мусорных полигонов. Ни деревца, ни ветерка. Висит облако испарений, да вместо щебета птиц – перекличка молотков, грохочущих по железу. - Может и есть, а может и нету, – поддакивает плюгавый Денисх. – А огонь – это обман зрения какой-нибудь. Кажется нам, и всё. Обман - не обман, но видят все. Огонь вспыхивает по утрам в вышине, на самом краю обрыва. И полыхает как мифическое светило с картинок, которые малюет отец Феоклод. Сияние завораживает и немного пугает. - Чего вы мелете, кретины? – Никодуя раздувает от негодования. – Думаете, если вы всю жизнь ковыряетесь в цементной пыли и чугунных болванках, то кроме них ничего и нету? Да вы не люди, вы, вашу мать, глисты! Заглянув в ущелье, свечение всегда быстро угасает. Бывают дни вообще без огня. - Почему вы не думаете, что это может быть знак? – раскаляется Ымыылоев. – Что там, прямо сразу над нами, может быть другая, настоящая жизнь? Вы что, не чувствуете по вечерам запах моря? Не слышите салют и музыку где-то недалеко? Самый прожжённый из мужиков – Бригадир Панцирь – жуёт травинку, щурит глаза, от взгляда которых немного знобит: - Море, говоришь? Мечтатель, ёпт. Ну даже если и есть там твоё море… Не ты ведь первый, были уже такие. Тебе, может, напомнить про Гычу Свеклова, как он полез искать тропу наверх и свернул шею? Про Дмитю Яу, который построил катапульту и думал, что она дошвырнёт его до верха? Или про то, как Зипунович пытался собрать летательный аппарат, но улетел только с катушек. А? Напомнить? Никодуй смачно сплёвывает Панцирю под ноги и направляется в сторону своих фанерных хором. Обернувшись, нацеливает указательный палец ввысь. Туда, где на краю ущелья темнеет выступ, похожий на чью-то бородатую физиономию: - Выберусь! Не знаю как. Но вылезу. Слова тонут в хохоте мужиков. Хотя смеются больше из стадного куража: знают, что отговаривать Ымыылоева бесполезно. Убьётся дурень, а другого с таким чутьём на залежи цветмета попробуй отыщи. Никодуй одержим своей дикой идеей. Теперь, шагая среди груд мусора, он смотрит не под ноги, а на склоны ущелья. Ищет не цинковые батарейки, а место, наиболее подходящее для подъёма. Подстраховки не будет: у всех потенциальных кандидатов в напарники есть более веская задача – оставаться живыми. Скалолазного снаряжения не будет тоже: самопальные крючья из арматуры не держатся в скальных трещинах, да и без компаньона толку от них нет в любом случае. Если побеждать в схватке с высотой, то только своими силами. Скала тоже может уступить, если отыскать её болевую точку. Ымыылоев такое место на прицеле и держит: проходишь мимо щелочного котлована, огибаешь поваленную опору ЛЭП и гляди на склон. Стена ущелья там кажется не такой отвесной, карнизами выпирают выступы, змеятся расщелины. Посмертно знаменитый Гыча Свеклов наверняка не здесь расколотил себе череп. Сдав вечером в пункт приёма добытое за день и получив свои пять медных бирок, Никодуй дотемна занят подготовкой. Разрабатывая мышцы, подолгу висит на перекладине строительных лесов. Терзает кистевой эспандер, собственноручно сооружённый из шланга. У входа в жилище стоят кустарные галоши из протектора шины – итог обмена с дядькой Полкан Егойрычем на тюбик солидола. Чуть изогнутая подошва позволит ступне лучше приноравливаться к особенностям рельефа. Три месяца усиленных нагрузок на мышцы предплечий. Три месяца борьбы со страхом и нетерпением. И вот – этот день. Почему именно он? То ли причиной тому окрик внутреннего Ымыылоевского голоса, то ли соседи с их ежедневной жвачкой: -А-аа! Николдка пошёл! Николдка, эээ, слышь! Когда на гору-то лезем, а? Ахахахаха. С утра Никодуй в намеченном месте у подножия склона. Каменная дылда глядит угрюмо: «Чего надо, насекомое? Разотру в порошок!» Рядом пасётся небольшое стадо ротозеев – откуда узнали только крысёныши? Даже староста Ггулаевф притарахтел на мотоколяске в облаке вонючего сизого дыма. Позвякивая бусами из гаек, явилась Доммна - никель-кадмиевая королева ущелья. Пути к отступлению отрезаны. Или вскарабкаться на вершину, или расплескать мозги по камням – другого толпа не простит. Ымыылоев натирает ладони мелом, чтоб подсушились и меньше скользили. И приступает к осаде. Первые метры даются легко. Никодуй карабкается плавно, без рывков и показной лихости. Главное – держать равновесие. Выкрики снизу бодрят как оплеухи. - Ымыылоев, придурок, ты спускаться-то обратно как будешь?! Прыгать, что ли? В скале хватает ступенек: выпуклостей, трещин и щелей – но подъём по этой лестнице может оборваться к чертям вместе с самим тобой в любую секунду. С каждого выступа предварительно стряхнуть землю и мелкие камешки, проверить, достаточно ли надёжен . Только потом ставить ногу или хвататься рукой. - Смотрите-смотрите, мужики, на этого чёрта! Ведь ей-Богу до верху долезет, засранец! Основная нагрузка – на ноги. Перемещать тяжесть тела с одной на другую. Не смотреть вниз. Голоса оставшихся в ущелье слышатся всё жиже, слова развеиваются по ветру, до Ымыылоева вместо фраз долетает вербальная пыль. - Эй, наверху! …. ты не видишь… говорил тебе ведь…помаши нам… арю… пень… Никодуй долезает до каменного гребня, опоясывающего скалу. Он помнит это место – с земли виделось, что это почти у цели. Едва Никодуй ухватывается за выпирающую остроносую глыбу, как судорога разжимает его пальцы. Слышно, как рои камешков из-под ног летят вниз, в преисподнюю. Задыхаясь, Ымыылоев всё быстрее сползает по отлогой террасе к обрыву. И противоестественным сверхусилием, самыми кончиками ногтей впивается в камень. Фиксирует правую ступню в ложбинке между выступами. Игра продолжается. Зрители с их выкриками окончательно тонут в глубине покинутой Никодуем ямы. На последних метрах конечности дрожат и перестают сгибаться, плечи деревенеют. Ымыылоев достаёт из себя остатки сил. В ноздри шибает запах моря, слышится мелодичное бряцанье, как будто где-то недалеко ветер играет хрустальными колокольцами. Последний рывок. В висках звенит и ритмично ухает. Никодуй хватается за край обрыва… Всем в ущелье известно, что отец Феоклод Маниястр пожёвывает мазутные грибы. Сильная и опасная вещь. Под их действием можно увидеть многое. Если выдержать дозировку. Иначе можно не увидеть уже ничего. Ымыылоев хорошо помнит: отец Феоклод трясущимися руками достаёт из корзины ещё один мазутный гриб. Надкусывает шляпку. И вдруг вырубается. А приходит в себя только через пару дней, когда его уже собирались сбросить в яму с известью. Под глазами Маниястра синюшные печати интоксикации. Он тих и загадочен: - Поднимался туда, - вялое движение бровями. – Огромная пустошь, она упирается в горизонт. В сторонке кособочится конструкция вроде водонапорной башни - шаткая, рахитичная такая, как только её ветром не обрушит? Чернеет хребет машины на гусеницах. Никакой растительности, ни травинки. То тут, то там - мотки колючей проволоки. Людей не видно, и как-то по всему заметно, что живых там и нет. Вниз страшно даже смотреть - не то, что сползать по выступам. Взбесившееся небесное светило – мудрецы древности в своих трактатах называли его Солендце – оно там везде, и от него некуда спрятаться. Недалеко от обрыва стоит теплица размером с амбар. Дурацкая бестолковая стекляшка. Дверь скрипит на ветру, пол в осколках керамики. Каждое утро, когда Солендце плюёт в эту стеклянную дуру своим светом, мы внизу видим огонь. Что делается в ущелье, оттуда не разглядеть – всё в облаке цементной пыли. Я не хочу больше туда подниматься, ребята. Нет, не хочу… Отец Феоклод давится кашлем, отхаркивает чернильный сгусток и в измождении закрывает глаза. Теги:
4 Комментарии
#0 13:19 03-09-2015Лев Рыжков
Шикарно. Концовка странная, конечно. с рубрекой реально встал в тупик, это чорт вроде Мамлеева Про спорт бы подошло)) была такая мысль. про спорт в дурдоме. подождём начальника транспортного цеха(с) Ясно всё. Про политику. Это запад загнивающий, а Никодуй оттуда беженец. Понравилось. "вертяца диски" понравилось гг единственно, что хотелось бы заметить братьям ливерам, батарейки стока не живут, разлагаются вщитаные недели Спасибо всем. Лев, концовка изначально была немного другой, более ярко выраженной и оформленной. Но несколько не устраивала своей очевидностью. В итоге, решил, что пусть лучше она будет странной, чем пресной. Стёрто Имя, спасибо, насчёт батареек учту - как раз начинаю роман о них. Да, концовка выпадает. А так-то конечно. Всплывают Кысь и Кин-дза-дза. Еше свежачок Серега появился в нашем классе во второй четветри последнего года начальной школы. Был паренёк рыж, конопат и носил зеленые семейные трусы в мелких красных цветках. Почему-то больше всего вспоминаются эти трусы и Серый у доски со спущенным штанами, когда его порет метровой линейкой по жопе классная....
Жнец.
Печалька. Один молодой Мужик как-то посеял кошелёк свой и очень опечалился, хоть кошелёк и был совершенно дрянь форменная – даже и не кошелёк, а кошелёчишко, но вот жалко до слёз – столько лет в карманах тёрся, совсем по углам испортился и денежек в нём было-то всего 3 копеечки, а вот роднее родного – аж выть хочется.... Если верить рассказу «Каптёра» о самом себе, позывной ему дали люди за его домовитость и любовь к порядку. Возможно. Я бы, конечно, дал ему другой позывной, да уж ладно, менять позывной – плохая примета. Но «Каптёр» правда домовит и хорошо готовит. Годков ему где-то двадцать или двадцать три....
Вестибюль городского ДК полный людей. В большинстве это молодёжь, и я понимаю, что это его друзья и знакомые. А ещё я понимаю, что «Урбан» был ещё очень молодым человеком. Урбан 200. У колонны на лавочке сидит пожилой человек в костюме. У него полностью отсутствующее лицо....
«БТР» 200. Еду на похороны к нему в пригород. Ну как пригород, там полноценный завод, вокруг которого и вырос посёлок, который стал нашим пригородом. «2ГИС» наврал с адресом, чую, где-то не здесь, слишком тихо. Подхожу к бабушкам на лавочке, спрашиваю дорогу....
|