Малая

Автор: Психапатриев - Поехали! – абсолютно трезвый братец шокирует меня отсутствием пьяной вальяжности в голосе – садись, блядь, поехали.
- Куда? – вяло, но удивленно реагирую я, уже, когда машина набирает скорость.
- Куда хочешь! Родной! – по питерски, как сигарету-самокрутку, слегка потягивает гласные братец и делает жест рукой, видимо, обозначающий хозяйскую щедрость.
- Сначала за коньяком. В магазин – пытаясь сфокусировать взгляд, на мелькающих мимо питерских фонарях и неестественно крупных домах, ворочаю языком я – «конина» поможет…
- Нету вопросов – бодро отвечает братец и резко выворачивает руль в сторону. Влево или вправо. Я в таких тонкостях сегодня не разбираюсь.

***

Я не был в Питере 17 лет. Ровно столько же не видел своего чудного младшего братца, который сегодня, спустя три дня после моего приезда, вдруг резко перестал пить. Я не видел этих стыдливо прикрытых сетчатыми или полиэтиленовыми лесами домов Невского, позеленевших памятников, сквериков застеленных желтой дубовой листвой, кованых заборов, воняющих мочой арок и подворотен.
Того времени, с которого я здесь не был, с лихвой хватило, чтобы превратить этот далекий, приходящий во снах город, в детскую мечту о безграничном счастье. Люди здесь чище и добрее, небо выше, дома пахнут историей, а 9 мая – охуительный салют. И еще здесь детство. 1987 год. Парад из буденовцев, разрушенные усадьбы в Павловске (или где там еще) и утопшие в болоте землянки в ста метрах от нашего общежития. Здесь – первые (детский сад не считаем) любви Юля Чертова и Лена Травкина. Здесь – книжки Волкова с цветными картинками, зубы черные от гудрона, капитан-сорвиголова Луи Буссенар, пластмассовая октябрятская звездочка и желтый ранец с медведем на клапане. Откроешь клапан – а под ним: «Не трож чужёе дурак! Хозяин убет!» и череп с костями. Здесь – синяя «Аляска» на синтепоне, алюминиевый револьвер, вкус пепси-колы и обрывок порнографической игральной карты, найденный на улице. Здесь первая сигарета «Космос», у отца из кармана. Здесь, в Авиагородке, в песочной горке, закопаны 3 солдатика-викинга, украденные у кого-то. У Вадика Смирнова? У Макса Шерстнева? Я приехал за ними. Срок давности преступления истек.

***

Затарился основательно. 0,7 конька в одно рыло. 2 литра американского безалкогольного бурого цвета напитка, две пачки сигарет с сигарным табаком. На ночь должно хватить. На выходе из магазина я произвожу в ночной темноте краткую бурбуляцию и сливаю коньяк с колой в одну бутыль. Отхлебываю. Немного крепковато, но уже выбирать не придется. Братец неторопливо открывает дверь потрепанного «гольфа»:
- Так куда едем?
- На малую Родину.
- Куда?
- В Авиагородок.
- Чего ты там забыл?
- Детство, блядь!
- Понятно… Поехали.

***

Вот сейчас, после поворота с Пулковского шоссе, начнется. Жду волны душащей, давящей слезы из пьяных глаз ностальгии. Вот-вот пойдут мимо карьеры с грязноватой водой, в одном из которых я научился плавать, светло-коричневые хрущевки, кусты боярышника, после ягод которого, вокруг рта остается грязная каемка, ДК с кинофильмом «Короткое замыкание». Я втягиваюсь в кресло, как космонавт перед стартом, в испуге и радостном возбуждении, ощущении, что через минуту, две, три все это вернется.

***

Темно. На въезде в городок останавливает гаишник. Братец выходит в темноту, навстречу мерцающим светоотражателям человека в форме. Я откидываюсь на сиденье, глотаю сладковато-приторную жидкость, закуриваю.
- Вот – в открытое окно доносится беспечный голос братца – двоюродного брата из Красноярска на места детства везу. Очень посмотреть хочет. Лет двадцать здесь не был.
- Мыуу, уыму, ы – подтверждаю я его слова, высунув голову в форточку. Вот так, вот, бля, соскучился.
Мы медленно въезжаем в городок. Редкие фонари выхватывают холодные, незнакомые и совершено чужие куски домов, улиц, деревьев. Я почти по пояс высунулся из окна. Пытаюсь вынюхать хоть один знакомый запах, высмотреть хоть одно знакомое очертание. Темно. Другие деревья, другие дома, другие дороги.

***

Мы останавливаемся напротив моего бывшего подъезда. Я не узнаю этого дома. На входе тяжелая железная дверь, и липкого света желтый, грязный фонарь. В окнах темно. Я выплевываю сигарету, прикуриваю новую, выхлебываю добрую порцию пойла. Иду в строну от дома, где начинается лес.
Я помню, что лес был большим. Огромные кусты были, в которых здорово играть в войнушку, прятаться, курить пучки, жечь костры. Были высокие молодые клены. Отламываешь веточку, вгрызаешься в нее зубами, и становится сладко. Были кучи осенних листьев, в которые хорошо падать с разбегу. Вечерами была темнота, в которую страшно входить – там пряталась какая-то ужасная хуйня…
Лесок, реденький, мелкий, сухой. Опасен не он, опасен я в этом лесу. Я - единственное, что может напугать. Я не был здесь 17 лет назад.

***

На скамейке пьют. Пьют по-будничному, разговаривая приглушенными голосами, запивая дешевую водку дешевой газированной водой. Я подхожу к ним. В темноте не определить возраст. Нет. Они не знают. Они не помнят. Им по 20 лет. Олег Кузьмин, Вадик Смирнов, Элик, Стас Патриев, Максим Черепанов – пустые имена, слова потерявшие смысл целых 17 лет назад.

***

Я не был здесь 17 лет назад. Я не был здесь никогда.
- Проезжайте – говорит мое детство братцу и возвращает документы.
- Пошел на хуй – понимаю эти слова я.

Психопатриев ©
4 ноября 2005