Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Сталинский отрядСталинский отрядАвтор: Zaalbabuzeb Труд и порядок — вот молот и зубило, которыми из бесформенной глыбы человечества выдалбливается новая порода. Люди сильные, неуто-мимые, дисциплинированные. Как раз такими и пытался сделать своих бойцов Гена Закон.Его отряд вкалывал усердно, чётко, всегда заканчивая в срок, поэто-му ему поручали самые ответственные работы. Поблажек волынщикам в нём не было. Терпение к косякопорам не практиковалось. Руки не держат кувалду — так Закон сначала вправит тебе мозги, а не поможет, тогда и руки — чуть ли не той самой кувалдой. Ну а залетишь по-крупному, командир тебя и вовсе загонит в дым-канаву. Как Разгуляева. Мужики когда его вытащили, то решили: «Всё. Крякнул боец». Но к их удивлению он очухался. Даже проработал потом три дня. А на четвёртый нажрался гвоздей-трёшек и освободил место в вагончике для нового мужика. С новичком, правда, оказалось тоже непросто. Коробкин год как закончил Томский политех и смахивал на вшивого интеллигентишку. Тощий, сутуловатый, с испуганными глазами — не иначе чёрт его сюда забросил. Однако же парняга тронул что-то в душе у командира. Тот даже сам объяснил бойцу правила их отряда: не грызть в одно рыло; не крысить по-сылки; всё — общее. Помог со строёвкой. Показал, как сподручнее варить «в лодочку», как разделывать кромки крестом. А ещё — осадил Колю Дрына, который стал к бойцу цепляться... И ведь цепляться-то было за что. Прежде Закон не отмазывал косячников, поэтому Дрын с остальными бригадирами начали на него странно коситься. Гена же морщил лоб, пытаясь понять, отчего симпатизирует парню? Что в нём та-кого необычного? И таки понял. А два месяца спустя Коробкин отчебучил. — И чё с ним делать? — Дрын пожал плечами. — Я ему сказал: «Ка-кая, к херам, свадьба?! Ходи в бабий посёлок на блядки по воскресеньям. Как другие мужики». А он всё буровит: «Так не хочу. Имею право». Гена почесал подбородок. Как ни верти, а мужицкое право — закон, так что придётся разрули-вать. Хотя — как не вовремя! Вздохнув, он отпустил бугра и стал собираться к Лариске, коман-дирше бабьего отряда. — Был у меня твой щенок, был, — женщина за столом поморщилась. — И вылетел отсюда, как ужаленный. Она чиркнула зажигалкой и прикурила. От дыма в и без того затх-лом вагончике стало совсем не продохнуть. — Но я тебе скажу: Машка ещё мелкая для ваших коммунарских штук! — рот Лариски скривился, в нём блеснул золотой зуб. — А твоему щенку ишачить надо, а не с моей биксой под одеялом возиться. И она схаркнула в пепельницу. — Жизнь сама решит, чё кому надо, — парировал Закон, откинув-шись на спинку стула. — А наше дело — подписать им бумаги. В ответ женщина затянулась так глубоко, что её лицо чуть не всосалось в рот вместе с дымом. — С каких пор ты стал такой уставной, комот? — просипела она. — Наше дело — выдавать показатели, а не устраивать случки. Так что в уши мне не дуй. Если хочешь... — командирша подмигнула, — можешь подуть мне в другое место. И она дико захохотала. Закон отвернулся, сжав челюсти. — К тому же голубки затребуют медовый месяц, — добавила Ларис-ка. — А у тебя и так все сроки просраны. Гена встал и навис над женщиной: — Ты включай калган, а! Какой, в очко, медовый месяц?! Где они нашарят башли? Не в тундре же им куковать на кочке. И он обвёл рукой вагончик, как бы указывая за его стены. Лариска поглядела на Закона снизу вверх и похабно ухмыльнулась. Затем она опустила взгляд на его брюки и подалась вперёд: — Один хрен вламывать не будут. Это ж дело такое... Затянувшись, она с мечтательным видом выпустила дым Гене на ширинку. Закон поморщился и отшагнул. — Ладно, — Лариска затушила сигарету и тоже встала. — Если тебя так прижало, забирай мою ссыкуху в свой отряд. Я подпишу бумаги. Она улыбнулась и кивнула на диванчик: — А теперь — айда? Закон брёл мимо бабьих вагончиков и нюхал пальцы. Никотин, везде никотин. Зря он всё-таки стал помогать Коробкину: других дел нету, что ли? Пусть бы женишок нарезал километры сам, улаживая свои вопросы, а комоту-то что за надобность? Вдали, за болотом, виднелся башенный кран. Его стрела поворачи-валась, будто следя за работягами, которые чахли средь этих топей, стра-дая от недостатка витаминов и веры в будущее. Поглядев в белёсую даль, Гена всё же пошёл договариваться дальше. Уж очень парень напоминал ему Серёжку, с которым они знались в юности... Мотин обрадовался: — Надо же, командир пятого отряда пожаловал! Он заёрзал в кресле, обитом кожей, и блаженно сощурил поросячьи глазки. — Сталинского отряда, — поправил Закон. Мотин помрачнел. — Пятого, — он сжал в кулаке авторучку. Гена выдержал взгляд начальника и сказал спокойно: — Сталинского. Глаза Мотина таращились на комота, не моргая. В конце концов он покачал головой, фыркнул и отложил ручку. — С чем пришёл? — начальник ослабил воротник на рубашке. Закон рассказал, что сварщик из его отряда решил создать семью. А семьям строителей Газограда полагается отдельное жильё — так поста-новил сам Сергей Кужугетович. — Наш президент много чего наустанавливал, — Мотин поморщил-ся. — А ты в нашей общаге был? Так сходи, Гена, сходи! Там по десять таджиков в комнате... И чё делать? Куда я поселю твоих молодых, а? В шкаф? На антресоли? В казан с вонючим пловом? Он широко развёл руками: — Куда же, Гена? Скажи мне, раз ты такой умный! Его брови иронически взлетели. Закон нахмурился, облизнув сухие губы. — В шестом боксе есть бесхозный вагончик, — напомнил он. — Пусть бы починили его и жили. Чё ему ржаветь без дела? Мотин отвернулся. Пожевал губами. Побарабанил пальцами по столу. Наконец, вздохнув, он сказал: — За Игаркой растёт хороший соснячок. Мне б туда человек шесть — примерно на неделю. Пилы с топорами выдам. Жратвой обеспе-чу. Он наклонился к Закону, понизив голос: — Только никому об этом ни гу-гу. И о вагончике, который я отпишу на твой отряд, тоже, — Мотин подмигнул. — Ну как, Гена? По-сотрудничаем? И он сощурился, как лис, увидевший хромую полёвку. Закон же опустил взор на свои сцепленные пальцы и призадумался. Если мужиков сцапает лесоохрана, то больше он их не увидит. В придачу следователи всех собак спустят на него, и даже местный блат-комитет не отмажет. Да и отпускать бойцов в лес ему сейчас ну никак нель-зя, ведь если отряд не успеет с котельной, то зимой вся стройка околеет к хренам. Так что, как ни крути, предложение Мотина — та ещё канифоль. — Да не очкуй ты, Гена! — начальник словно прочёл мысли Закона. — Всё будет тихо-гладко. И мужики вернутся, и сроки ты нагонишь. А мне не веришь... Он достал баян: — Песне моей поверь! И начальник затянул «Столыпинский вагон» группы «Лесоповал». Тем летом Генка ураганил с пацанами из фазанки. Они таскали акку-муляторы из машин, разводили буржуйских сынков на балабасы, дули траву да безбожно киряли. В общем, восьмой и девятый классы были са-мым ништячным времечком в его жизни. Всё испортил он. Тихий, весь на своей волне, Серёжка был явно не их масти. Так какого же хрена он навязался? — вот вопрос. Генка сперва пытался его игнорировать — но Серёжка стал тереться с ними всё чаще. Тогда будущий Закон побазарил с пацанвой. — Да нормальный он кент, — Башня пожал плечами. — Пусть оста-ётся. В итоге Генка взял дело в свои руки и принялся Серёжку щемить: подкалывать его, гнобить, глумиться. Но тот толком не отвечал, чем вы-бешивал ещё больше. Душным вечером их компашка собралась на хате у Корявого, про-пивая пенсию его бабки. Старуху свезли в больницу, и квартира была сво-бодна. Корявый с Башней орали, чавкали, роняли жратву на пол. Серёж-ка же брал закусь тонкими пальцами, аккуратно клал в рот и неспешно пе-режёвывал. Генка не мог оторвать от него взгляда — полного ненависти. Когда водка кончилась, Башня с Корявым ушли за новой чекушкой. А Генка подскочил к парню, перекосив морду. — Чё такое? — Серёжка поднял испуганные глаза. И тогда Генка с рыком вцепился ему в горло... — Это не по понятиям, Закон, ты знаешь, — Сиплый отхлебнул куп-чика из алюминиевой кружки. — Общак не для того нужен, чтобы разба-заривать его мужикам. Гена повидал многих весовых, да и сам был отнюдь не Фан Фаны-чем, но всякий раз, когда входил в эту кандейку, он непроизвольно съёжи-вался, а ладони его потели. — Да ведь погуляют-то не только мужики, — Закон вытер руки о строёвку. — Там будут и бугры. Я буду. Сиплый, скучая, глядел в кружку. Гена ему напомнил: — Отряд надо держать в ажуре. Раз женятся — накрой поляну. Зови лабухов. С мужиков я бабла много не стрясу, да и уважухи от такого не добавится. А оттянуться им нужно. Холопы понимают кнут, но и совсем без сладкого им нельзя. От говняной тундры у них и так шифер едет... Не устроили бы чего. Последние слова насторожили весового. Отставив кружку, он внимательно посмотрел на Закона. — Положим, побалдеют они как надо, я ваш устав знаю, — Сиплый усмехнулся, но тут же добавил грозно. — Ты следи, чтоб всё прошло без палева. А ещё... Он указал на Гену пальцем: — Не вернёшь должок к сроку, ты закон стройки знаешь. Сам поле-тишь в мужики. Я лично определю тебя к чёрным. Будешь ишачить у них, как чёрт. Говно будешь месить лопатой. Вкурил? Закон сглотнул слюну. — Ты вкурил?! — рыкнул Сиплый. Он взял кружку, но тут же снова отодвинул: — И не забудь про лихву, комот. Тридцать проциков — в самый раз для тебя. Откинувшись на спинку стула, Сиплый закинул руки за голову и с прищуром поглядел на Гену. Тот мысленно проклял свою слабость. И свой план. Коробкин, Коробкин... Чёртов же ты Коробкин! И вот в стройпосёлок за излучиной Хантайки пришёл праздник. Все десять мужицких вагончиков пили с утра, и уже к обеду где-то раздавались шлепки по щекам, а где-то — тошнящие рыки. На столах под открытым небом Поварёшка разложил колбасную нарезку, селёдку, сыр, картоху в мундире, печеньки «Юбилейные» и прочий закусон из Игарки. Из Снежногорска на лодке приплыл эвенок с рюхой плоской, как крышка от бочки-жестянки. Он принялся петь под гитару что-то из Газманова, но мужики закидали его едой, требуя Круга и Наговицына. Молодые держались за руки и любовались друг на друга. Россыпь веснушек добавляла глуповатому лицу невесты какой-то славянской притягательности, а голубые глаза и копна волос, похожих на пеньку, эффект удваивали. — Айдате, довезу вас до карьера и назад, — раздобрился Дрын, кивнув на чумазый УАЗик. — А то када ещё покатаетесь по-царски? После лихой поездки жених не выдержал и надрался. Когда солнце закатилось, он шаткой походкой двинулся к новому вагончику и встретил Закона. Коробкин подступил к нему в пьяных слезах: — Спасибо тебе! Спасибо! Ты сделал так много... Батя! Он бросился Закону на шею, но тот мягко отстранил парня. — Чеши к своей Машке, — командир криво усмехнулся. Парень последовал его совету, но на полпути замер и вернулся к Закону. — Батя, ты знаешь... у меня это в первый раз, — признался Короб-кин с глупой улыбкой. — Я чё-то мандражирую. Гена хлопнул его по плечу и ободрил: — Да всё у тебя получится. Там всё просто, как в раковине. Не ссы! Наконец Коробкин собрался с духом и ушёл в вагончик к Маше. А Закон побрёл к костру, который дымил полынью, отгоняя гнуса. Вокруг огня сидели бугры и самые стойкие из мужиков. Они при-стально смотрели на Гену. Тот с демонстративным спокойствием сел на скамейку и, чиркнув спичкой, закурил. Искры от костра с треском взлетали в небо. Билось пламя и в глазах, обращённых к командиру. И чем его сигарета делалась короче, тем это пламя полыхало ярче, жарче, свирепее. Но вот пепел обжог пальцы, и Закон щелчком отправил окурок в костёр. — Правила отряда вы знаете, — комот встал. — Всё общее. Но сначала это получают бугры, а потом мужики. Бригадиры поднялись в ожидании сигнала: злые и весёлые, красные в отсветах огня, как демоны. — Банкуйте, пацаны! — Закон махнул рукой в сторону коробкин-ского вагончика. Бугры направились к нему, а командир побрёл к себе. Там он задвинулся рыхлым и, открыв бутылку коньяка, развалился в кресле. Под закрытыми веками проступило месиво червей. Они чавкали, чмокали, хлюпали сосочками, скребли ножками, и звуки их ворошения сливались в колдовскую мелодию. Черви пели — они молились ему! Затем месиво рассыпалось на цветные кружочки, из которых выплы-ло лицо Серёжки. С рассечённой губой, гематомами и свёрнутыми носом парень бы явно сломлен. Беззащитен. Податлив. Правда, чтобы Коробкин окончательно превратился в Серёжку, тре-бовалось ещё одно. — Батя! Там... Там... — Коробкин трясся. — Помоги, батя! Закон с поднялся и взмахнул руками, чтобы не потерять равновесие. Сколько времени прошло? Он отнял у парня топор и положил на тумбочку. Вместе с Коробкиным они проплыли сквозь липкие волны мрака, мимо дотлевающего костра, и вошли в вагончик. Гена рявкнул: — Поварёшка, вон! Мужик слез с Машки и, мотнув мокрым членом, выскользнул за дверь. — Да чё же это такое?! — Коробкин разрыдался. — Чё ж это такое, батя?.. Закон положил ему руки на плечи и ласково улыбнулся. — Всё будет хорошо, Серёж. Он чмокнул Коробкина в лоб и стал расстёгивать ремень на своих брюках. Тем летом, в квартире у Корявого было так много крика, так много насилия и унижений. После них Серёжка исчез. У Закона с тех пор с парнями ничего не было — даже на зонах. С гнилушницами-то он, конечно, спал, да какой от них прок?.. Ему нужен только он — Серёженька. Теперь всё будет по-другому: больше никакой боли, никаких слёз. Пусть Гена давно не тот пацан из школы на окраине, но его распис-ное тело по-прежнему гибкое и сильное. И он по-прежнему зверь! Глядя на него, Серёжка наконец-то простит его, перестанет бояться и почувствует то же, что чувствует к нему Гена. И над тундрой взойдёт вечное солнышко... Но когда Закон с яростным рыком кончил в Машку, он вывернул шею, и лицо его помрачнело. Серёжки в вагончике не было... Утро выдалось мерзким, как рожа прокурора Туруханского района. По тундре стелилась желтоватая муть; красное знамя на флагштоке трепы-халось от промозглого ветра. Мужики выползали из вагончиков и тащились в сторону сопки, за которой ждала недостроенная котельная. Бабы из Ларискиного отряда наверняка уже были там. Закон сплюнул в грязь и рявкнул: — Живее шевелись, алкота! К своему удивлению он увидел Машку. Бледная и злая, она шла ра-ботать. По ходу, Лариска добротно её выдрессировала, и Закону не придётся терпеть в отряде ещё одного косореза. От этого командир повеселел, но настроение ему испортил Короб-кин. Выскочив из вагончика, он засеменил за женой. Она не обращала на него внимания, и Коробкин остановился, растерянно пялясь ей вслед. Фуфел у него был такой уныло-тупой, что Закона потянуло раскра-сить его ещё больше. Как вообще он мог подумать, что этот бивень похож на Серёжку?! — Хули встал?! — крикнул командир. — Ты чем-то недоволен?! Мужик покосился молча, хотя должен был ответить, что всё в порядке. Раздувая ноздри, комот зашагал к нему: — Чё такое? Может, ты не рад работать в сталинском коммунистиче-ском отряде, а? Может, ты — сука единоличная? Подойдя, он заглянул Коробкину в опущенное лицо. — Ну так скажи. Раз тебе впадлу кантовка у меня, я переведу тебя в отряд к фраерам. Без базара. Или может... Комот угрожающе понизил голос: — Может, отписать тебя к чуркам, а? Коробкин сгорбился и слегка побледнел. — Не-е-ет, Коробка, — Закон хищно оскалился. — Ты у меня зна-ешь, куда попадёшь? К армейцам! Он зло рассмеялся: — Будешь ходить у них строем. По уставу жить будешь, как балдох. Ты же этого хочешь, да? Подбородок у парня затрясся, и Коробкин промычал: — Не надо к армейцам. Тут же хлёсткий подзатыльник тряхнул ему череп. — Так а хули тогда стоишь?! — Закон выпучил глаза. — Бегом на котельную! Бегом, я сказал! Бегом! Он отвесил убегающему парню пендель. Говняное мужичьё. Из-за них придётся думать, как отдавать долг в общак. Как нагонять сроки на стройке. А этим холопам лишь бы фило-нить. Ну да они ещё попляшут: будут ишачить у него днём и ночью! Дрыну же надо сказать, чтоб дрочил Коробку, пока у того кровь из дупла не польётся. А продолжит косячить, Закон сам вправит ему мозги и руки. Или лучше — загонит в дым-канаву. Ну а как иначе? По-другому этот пидорас всё равно не догонит. Теги:
-2 Комментарии
#0 10:02 16-04-2022Лев Рыжков
Сильный текст, продирает. Я, конечно, с подтекстами не согласен, но больше просто и некуда девать. Пардон за лишние тирешки между словами - выкладывал без очков. Будто старшего Германа посмотрел "Трудно быть богом" Соглашусь со Львом. Не мое, но изложено неплохо Еше свежачок Зачем, спрашивается, тебе голова, если ты жопой думаешь. На привокзальной площади любого, даже самого захудалого городишки, всегда есть кафе, которое в народе обычно называют "тошниловкой" или "рыгаловкой". Но в связи с отсутствием других точек общественного питания, народ всё равно идёт туда.... Жизнь - не банановый смузи .
И не прогулки в Крыму. Кто-то садится в джакузи. Кто-то садится в тюрьму. Всё, что случается с нами, Кажется сном наяву. Кто-то поехал мозгами. Кто-то поехал в Москву. В мире законов и правил Общее - значит, ничьё.... Прекрасное чувство тревоги -
Люблю я его, хочь убей Как сладостно, но для немногих, Тревожно до самых глубей Как тонко и больно под сердцем Поёт утончений струна И хочется водки, да с перцем, И колики вдоль писуна Бывает придёшь так с работы А дома тяжелая хмарь И страх ощущаешь до рвоты, Что твой салтыковский пескарь Зарыться охота, закрыться, И чувствовать запах беды Чтоб эдак, дней восемь не бриться, И с хреном поесть лебеды Писать чтоб, тре... У самой себя похищая лето,
соответствуя теплу, капризничая и дразнясь, она существует около, с кем-то, где-то... Средоточие солнца в крови́, их немая связь - неприступный чертог. На измоте шагреневых дней её б выгулять в маках, ромашках и васильках.... Я чужд депрессии и пьянства.
Но как-то раза два иль три Я ощутил в себе пространство - Чужое, новое внутри. Сначала малое, в ползала, Оно росло, росло и бац! - Каким-то образом вползало Уже размером с целый платц. Ещё мгновение - и вскоре, Вбирая сотни рек и стран, Оно уже размером с море.... |