Гауптвахта

Автор: Владимир Владимиров В небольшом районном городишке Бердичеве были все атрибуты власти – райком партии, исполком, вытрезвитель и гауптвахта. Первые три – с полным функционалом, а последняя – с урезанным.
Гауптвахта была солдатской. Там можно было содержать только солдат, для офицеров, согласно Уставу, она не предназначалась.
Это было проблемой. Офицеры ведь тоже могли вести себя недисциплинированно. Не должны были, но могли. Крылатые выражения начштаба нашего славного 513 лётного полка, дрючившего офицеров, залетавших за пьянку, красноречивы:
• У тебя грудь от алкоголя стала, как у петуха коленка!
• По зарубкам на твоём носу можно узнать, сколько раз ты был пьян!
• Солнце уже в голову светит, а ты всё ещё пьёшь по зимней дозе!
• Ну выпил ты литр, ну два, но не нажираться же?
И подполковник был прав. Пили офицеры – танкисты, связисты, пехотинцы и лётчики. Однажды я заступал в патруль по городу. Авиаторов в него редко назначали – не доверяли, наверное. Недаром поговорка – «Там, где начинаются Военно-Воздушные силы – там кончается армия!». При заступлении меня инструктировал седой подполковник – комендант гарнизона, большого опыта человек.
– Вот, старлей, если пьяный солдат – задержать и на гауптвахту. Если пьян прапорщик, но на ногах держится – пускай себе идёт. Если лежит – забирать! А если лежит офицер – надо его разбудить, и спросить, где его часть. Если он головой в сторону части лежит – не задерживать. Он в часть шёл, устал и прилёг отдохнуть. А если ногами в сторону части прилёг – тогда его к нам!
И он был прав. За время моего патрулирования ни одного офицера, лежащего ногами в сторону части, мне не попалось. И вообще я решил не усердствовать. Покормил бойцов, что со мной в патруле были, в кафе, в кино сходили. Никого мы в городе не задержали. План не выполнили. И больше ответственного дела отлова пьяных защитников Отечества мне не доверяли. И, слава Богу.
Однако, некоторым офицерам полка нашего с гауптвахтой пришлось познакомиться. Три случая запомнились. Остальные – так, по мелочам.
Первым попал на губу капитан Валя Соловьёв – матёрый лётчик, с которым я первый раз на дежурство по полку заступал, и который в кобуру вместо пистолета семечки сыпал подсолнечные.
Валя был великолепным лётчиком, смелым, опытным, уже не молодым – ему за 30 было, и всё ещё капитан – из-за залётов по пьянке его не могли повышать. И он, понимая это, сам не стремился. Как говорил про себя Валя: «Не было приказа жопу рвать!». Вот он и не рвал. Летал себе, сколько надо служил, но не выслуживался. Валю в полку любили и понимали. Опытом лётным богатым он в курилке делился охотно и с юмором:
– Летим мы по маршруту, я тогда в Казахстане летал, всякую херню от ракет с Байконура собирали. Летим мы, значит, скучно, спать хочется. Я на картографе поворотный выставил и будильник, чтоб звякнул, когда поворачивать. Ну и задремали мы. И вдруг слышу, рация зашипела, и голос услышал – мы параллельными курсами летели:
– Борт 12, Валя, вы горите!
Глаза открыл – и точно – из-под потолка белый дым начинает в кабину просачиваться. Пожарная система автоматическая первой очереди уже сработала.
– Я резко вниз. Бортмеханик за краны остановки двигателей хватается, перекрыл. Я ему – давай вторую пожарную врубай! И в это время тётка как заорёт мне в уши.
– Борт 12, спокойно, вы горите!
– Это речевой информатор автоматически включился, – я говорю. – Сука, ты раньше не могла сказать!
Короче, тётка орёт, дым идёт, мы падаем на авторотации. Перед землёй я шаг взял и сели, но жестковато. Шасси в грунт воткнулись, меня вперёд кинуло, я шлемом о стекло ударился и сознание потерял даже.
Валя сам удивился тому, как это он сознание потерял. Был он очень крепким, коренастым, несокрушимым на вид.
– Пришёл в себя быстро, – продолжал он. – Всё горит. В проход через грузовую не выбраться, там бочки с керосином сместились и перекрыли. Пытаюсь блистер открыть – его перекосило, не открывается, ручку сломал. А жарко уже! Чую, скоро рванёт. Тут вижу, переднее стекло, куда я головой въехал – треснуло! А говорили – бронестекло! Ну, я ещё раз в него шлемом ударил – оно выпало! Вывалился я в него, на грунт упал – надо бежать, сейчас вертолёт взорвётся! Пытаюсь бежать – и не могу – меня какая-то сила страшная удерживает, не даёт уйти от вертолёта. Упал я, и ползу на четвереньках, ногтями землю скребу, но ползу, медленно-медленно. И всё тяжелее и тяжелее ползти. Оборачиваюсь – парашют мой раскрылся, я его за собой тащу, а он как трал, все кусты и саксаулы загребает. За мной целая просека.
Валя рассказывал об этом очень спокойно. Повседневная будничная жизнь.
– Валя, а экипаж?
– Правый выбрался, а бортмеханик нет. Баками его придавило.
Таких баек лётных Валя знал много. И такой геройский лётчик попал на губу. Это потому, что он к культуре тянулся, не дома пил, а по вечерам в ресторан ходил.
Утром прошёл в полку слух, Валю повязали! За офицерами в этом случае командирский Газик посылали, нельзя же их на губе держать. Поехала за Валей машина – и вернулась пустая. Валя совершил побег.
К обеду он сам в полк пришёл. Не слишком весёлый, но и не сломленный судьбой. В курилке Валю ждали. И он поведал:
– Посадили в камеру. Сижу один, скучно, делать нечего. Смотрю, гвоздь из стены торчит. Я его вырвал.
– Как?
– Да руками! – и Валя показал свою могучую длань с толстыми волосатыми пальцами. – Стал я гвоздём по печи водить, по стыкам между кирпичами, один из них вывалился. Потом второй, там всё прогнило у них. Так я в печи дыру разобрал, вылез по дымоходу на крышу, с крыши на забор и убежал. Скучно там.
В полку теперь Валю называли не иначе как «Монте Кристо». Такое прозвище ему начштаба дал, когда дрючил на построении за побег.
Затем попал на гауптвахту молодой лейтенант Насекин. С молодёжью вообще проблемы – залёт на залёте. 4 года в казармах, без воли и денег. А после выпуска – сразу и свобода и деньги – и это срывало крышу.
Насекин был здоровенным лейтенантом технической службы. И гауптвахте с ним не повезло.
Наш начштаба так рассказывал про Насекина:
– Начальник гауптвахты – старый подполковник, закалённый в боях, он плакал в трубку и умолял: «Заберите немедленно вашего лейтенанта».
– Серёжа! – спросили мы, когда он вернулся в полк. – Чем ты там на губе достал?
Серёжа размял сигарету, закурил и поведал:
– Меня в камеру посадили, скука! Я сначала песни пел, а потом батарею из стены вырвал, вместо баяна, ходил по камере, играл на ней и пел. А из труб горячая вода хлестала. Начальник гауптвахты бегал, крыльями хлопал!
Ну и третья история с ружьём. Совершенно случайно произошло. Не будь в милиции перерыва на обед – ничего бы и не было.
Началось с того, что борттехнику Галкину из первой эскадрильи отец подарил охотничье ружьё. Иностранное. Дорогое. Три короны. И Коля Галкин решил его, как и положено, в милиции на учёт поставить.
Днём в полётах перерыв, на аэродроме делать нечего, и Коля решил это время для визита в милицию использовать. А, чтобы не скучно было в город идти, пригасил в компанию своего друга Серёжу. Добрались до города, пришли в отделение – там перерыв. Напротив – городской рынок. А там – шинок – кабачок по-украински. Надо время убить – зашли в шинок. А там – портвейн. Вышли на улицу – жара. Можно понять ситуацию – зимой вообще ничего бы не было…
Ружьё зарегистрировали – надо обмыть. Опять в шинок зашли. После пошли по городу, ружьё – куда же девать – несут с собой. А в городе в парке у Храма, где Бальзак, как легенда гласит, венчался, вековые липы, а на них полно ворон. И тут Коля вспомнил, что эти вороны его обидели недавно – на фуражку ему насрали, когда он в тени лип на скамеечке отдыхал. Такого Коля не мог простить. Сорвал с плеча ружьё, зарядил дробью, и стал целиться в ворон. А бдительные граждане милицию вызвали. И офицеров повязали. Они были в комбинезонах лётных, но фуражки-то офицерские с голубыми авиационным околышами. Сдали их стражи порядка в комендатуру.
Поскольку усилиями Вали Соловьёва и Насекина за лётчиками на губе закрепилась плохая репутация, решили их сразу в полк отвезти, чтобы командир с ними разобрался. Посадили в комендантский зелёный автобус и поехали. Но пилоты и тут не подвели. Путь от дверей комендатуры до аэродрома короток – минут пять езды. Но на полпути, проезжая частный сектор – домики, заборчики, садики – офицеры потребовали, чтобы им немедленно предоставили возможность оправиться. Пригрозив, если их требование не будет удовлетворено, сделают это прямо в автобусе комендантском.
Автобус остановили, лётчики вышли под охраной к заборчику придорожному, потребовали, чтобы на них не смотрели – не следует мужчинам за мужчинами подсматривать – перемахнули через забор и убежали. Спортсменами они были приличными, и охрана в сапожищах и с автоматами, как ни пыхтела, не догнала. В полк они вернулись гордые, самостоятельно. За что им были респект и уважуха. Даже начштаба их драл снисходительнее – честь лётчиков не уронили!