Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Любовь 5Любовь 5Автор: Sundown Колокольный звон плыл над старыми домиками частного сектора города, собираясь в сгустки, окутывая людей и прочую живность. Хоть и полагается, что церковь должна стоять на возвышенности, дабы видно было ее из любой точки населенного пункта, но этот храм почему-то был построен как раз в низинке. Звуки медленно выползали оттуда, подобно туману, решившему вдруг сменить направление движения.В церковь входили люди, в основном преклонного возраста, выбирали себе местечко и начинали молиться. Молились все по-разному: одни беззвучно шевелили истлевшими губами, изредка накладывая на себя крест, другие проговаривали слова молитвы в полный голос, третьи падали на колени и ритмично постукивали лбами о рассохшиеся доски церковного пола. Церковь была построена в середине 18 века и являлась памятником архитектуры. После революции она частично сгорела, и обугленные пристройки долго смущали взгляды стариков. А на волне оттепели ее решили восстановить, что и было сделано. Вскоре после восстановления прислали молодого священника, и церковь обрела нового настоятеля. Вот и сейчас службу вел настоятель – отец Серафим. На вид ему можно было дать лет шестьдесят. Сколько было на самом деле – мало кто знал. Среднего росту и телосложения, с небольшой бородкой и густой седой шевелюрой, спадающей на плечи, жил он уединенно и скромно, одевался просто, роскоши не любил, с администрацией города близких знакомств не водил. Образцовый деревенский попик, каких немало по сёлам средней полосы. Службу он начинал еле слышным голосом, постепенно распалялся, а от последнего «Аминь» звенели стекла. Была у него и одна странность: раз в примерно полгода он на сутки куда-то исчезал. Опять же, мало кто об этом знал, а знающие к тому же помалкивали. Жены у него не было, был взрослый сын. Или не родной сын, может быть – вот об этом точно никто не знал. Было несколько странных и страшных историй, связанных с отцом Серафимом. Когда несколько лет назад какие-то залетные решили ограбить церковь, священник, словно почуяв что-то, остался ночевать в ней. А ночью жители окрестных домиков слышали дикий вой, от которого стыла кровь в жилах, хлопанье гигантских крыльев и страшный дьявольский смех. Наутро глазам самых смелых прихожан предстала прямо-таки гоголевская картинка: на полу лежали два тела, как потом оказалось, со сломанными хребтами, а на стоявших в сотне метров жигуленках были распяты еще двое. Священник удивлялся и возмущался наравне со всеми, и его оставили в покое. А не так давно в церкви решили обосноваться какие-то сектанты. Даже разрешение вроде бы получили от властей. Только вот быстро они сбежали – люди у них пропадать начали. Когда исчез глава секты, остальные сами расползлись кто куда, а пропавших так и не нашли. И молодняк одно время повадился гонять на мотоциклах мимо церкви, по улице. Старики укоряли, совестили, проклинали, да без толку. Пожаловались отцу Серафиму, а он, как золотая рыбка – «Ступайте с Богом», и все. И странно, через несколько дней всех доморощенных байкеров на кладбище свезли одного за другим – один в дерево врезался, у второго зверь двухколесный взорвался, третий в гараже уснул и не проснулся – все как-то внезапно поумирали. С тех пор на церковь не покушались, да и в округе спокойно было – как-то раз, правда, Митька Шпакин по пьяни начал по окнам соседским камнями бросаться, а потом еще из двустволки своей пальнул пару раз. Домой зашел за патронами, в подпол незакрытый провалился, и шею сломал. Сына священника звали Матвей, он не пошел по стопам отца, закончил юрфак, основал фирму и далеко не бедствовал. Жили они порознь, но сын часто наведывался к отцу – не только по праздникам, отец же не любил лишний раз выходить из дому и ездил к сыну, как правило, лишь на день рождения. Каковой повод и наступил. Серафим положил в пакет подарок, переоделся в мирскую одежду, став более похожим на какого-нибудь художника, нежели на священника, и без каких-либо происшествий добрался до сыновнего жилища. Сын обитал в приличном районе, купив себе год назад трехкомнатную квартиру. Жил один и жениться пока не собирался, за что его при встречах укорял отец – как-никак, за тридцатник уже перевалило. Народа было не очень много. Четверо старых приятелей, несколько человек с фирмы, почти все были с женами. Или не с женами, кто их разберет. Серафим обратил внимание, что рядом с сыном сидела незнакомая ему девица, и сын был весьма предупредителен по отношению к ней. Дождавшись, когда сын выйдет из-за стола на перекур, он отправился за ним. Матвей стоял, облокотившись на перила балкона, и пускал клубы дыма. Серафим без лишних предисловий сказал: - Это как же понимать. - Батя, ты о чем? – удивился сын, прекрасно понимая, о чем. - Вот-вот, о том самом. О той самой, – поправился Серафим. – Женился али как? - Не, бать, что ты. Я б тебе сказал, позвал бы. Вот думаю. - Думай, думай. Да быстрее, думай-то. Вон, жизнь как быстро идет. Они вернулись в комнату и снова уселись за стол. С этого момента Серафим начал внимательно изучать сидящую почти напротив него женщину. Он смотрел, казалось, куда-то мимо, но острым зрением схватывал все и пока оставался доволен увиденным. Он покосился на тонкую цепочку, на которой висел то ли крестик, то ли что-то похожее. Вдруг его бросило в жар, а потом в холод – крестик был перевернутым. Негоже скандал при гостях-то подымать, решил он и, дождавшись очередного перекура, вышел вслед за сыном. - Так она у тебя кто? - Как – кто? Работает у меня. - Не об этом речь. Ты на грудь-то ей смотрел? Видел, что она носит? - Да наверное не обратил внимания... А что такое? – Матвею передалось волнение отца. - Крест носит она перевернутый, вот что. Гони ее из дому. А еще лучше бы было... – в воздухе повисла пауза. – Нечего таким свет коптить. Матвей закурил вторую сигарету. - Ладно, гости разойдутся, там... – он неопределенно махнул рукой. Веселье шло своим чередом, незаметно настал вечер. Матвей становился рассеянным, громко смеялся невдопад, ронял голову на руки, лез ко всем целоваться, кричал, что молодость уходит и жизнь прожита, в общем, вел себя как сильно пьяный человек. Гости понемногу поняли, что от них требуется, и начали расходиться. Женщина с перевернутым крестиком ушла одной из первых. Серафим же прилег на кровати в спальне и сделал вид, что задремал. Он и в самом деле задремал – переволновался, не иначе. Проснулся от близкого голоса сына: - О! Батя! Уснул! А меня вот все бросают! Уходят! – сын немного пошатывался, но было видно, что он трезв. Серафим поднялся на ноги, попрощался с последними уходящими гостями, закрыл дверь на оба замка и вернулся в комнату. Матвей стоял посреди зала. - Где живет-то она, знаешь хоть? Ты ж поди и дома-то у ней не был ни разу, а? - Не был. - То-то и оно, что не был. Сразу б понял, что к чему. Отродье чертово, везде пробираются. Эх-х-х. Ты вот что, не вздумай с ней крутить-вертеть. - Да и уволю я ее, пожалуй. - И то дело. Они еще немного посидели, поговорили – все ж таки около месяца не виделись. Потом Серафим начал собираться домой, а Матвей тем временем вызвал такси. На улицу вышли вместе, решили просто постоять, пока такси не приехало. Но уже через пару минут темноту двора вспороли узкие лучи фар, машина остановилась рядом с ними. Серафим обнял сына и уселся на переднее сиденье. Такси тронулось с места и исчезло за углом дома. Матвей провел рукой по волосам и собрался идти домой. На лавочке кто-то сидел. В темноте было не разобрать, кто. Но голос был знакомым: - Наконец-то он уехал. - Лена? Ты чего здесь делаешь? – автоматически спросил Матвей. - Как – чего? Жду вот, пока старик твой уедет. А ты разве не хотел, чтобы я осталась? Матвей, лишенный поддержки отца, несколько замялся, но опомнился и сказал: - Нет, не хотел. Иди домой. - Почему? - Иди домой. Не хочу с тобой говорить. Перевернутый крест на ее груди, казалось, засветился. Она поднялась на ноги и подошла ближе. - Ты меня не любишь? - Я тебя не люблю. Уходи. Не нашей ты веры. - Ах вот оно что! Нет, это не я не вашей веры, это ты не нашей веры! – крикнула она. Внезапно из-за угла дома показалось только что отъехавшее такси. Матвей обрадовался, поняв, что отец возвращается. Лена же наоборот, напряглась, став как будто немного выше ростом, и с неожиданной силой ударила Матвея в висок. Матвей погрузился в густую тьму, махнул руками и куда-то провалился. Полет длился недолго, логично завершившись падением. Матвей рухнул в высокую траву, ушиб бок, но не очень сильно, перекатился на спину, открыл глаза и медленно поднялся на ноги. Место было очень знакомым, но в то же время каким-то чужим. Исчезли новые кирпичные дома, вместо них стеной выстроилась тополиная роща. Старые же дома смотрелись совсем новыми, да и были они какими-то не такими. На месте заасфальтированной дороги был луг, на который он, собственно, и приземлился. Матвей обернулся. Церковь была на месте. Солнце только начинало свой далекий путь. Матвей подумал – это ж сколько я в обмороке провалялся, вот сука, приложилась как, голова до сих пор болит. Как ни странно, его не смутил факт того, что он оказался рядом с церковью вместо своего подъезда. Ощущалась некая нереальность происходящего. Что-то было не таким, как обычно. Матвей опустил очи долу и обнаружил, что он одет в полный костюм священника. Иначе говоря, в рясу. На груди висел приличных размеров крест – почему-то не на толстой золотой цепи, а на простой бечевке. Он приподнял подол и с еще большим удивлением обнаружил на ногах жирно блестящие сапоги и странного покроя брюки. Похлопав так глазами, он не стал раздумывать над тем, куда ему идти. К церкви, конечно же. Матвей подпрыгнул на месте, развел в стороны хрустнувшие в локтях руки, и, топча густое разнотравье, направился к блестящему куполу. Первое, что показалось необычным – отсутствие привычных звуков. Он невольно ускорил шаги, к открытому входу подскакивал уже бегом, даже не отдышавшись, ступил внутрь... По церкви, грохоча подкованными сапогами, бродили люди в высоких остроконечных шапках, в длинных шинелях с красными нашивками на груди и складывали в большие мешки церковную утварь. Матвей застыл на месте, открыв рот, попытался что-то крикнуть. В эту минуту его заметили, несколько человек направились к нему, снимая с плеч винтовки. - А вот он, мироед поганый, сам пришел, – сказал один из них и с размаху заехал прикладом под вздох. Матвей согнулся вдвое, новый удар уронил его на колени. Он поднял голову. Странные люди расступились, пропуская еще одного, по-видимому, старшего. - Товарищи бойцы! – громко начал подошедший. – Вот он, последний прислужник... – он запнулся, подыскивая нужное слово, – ...последний отщепенец старого режима! Кончилась их власть! Освободим крестьян от этих пауков-кровососов! Религия – опиум для народа! А все то, что они нажили обманом, вернется к трудящимся! Импровизированный митинг закончился так же внезапно, как и начался. Командир достал из деревянной кобуры маузер, ткнул им в стоящего на коленях Матвея и устало сказал: - Этого – туда же. Бойцы грубо поставили Матвея на ноги и, подталкивая стволами в спину, вывели на улицу. Отойдя несколько шагов от церкви, они остановились и велели остановиться и ему. Сделали несколько шагов назад, встали в шеренгу, приложили приклады к плечам. Вдруг Матвей громко расхохотался. Он все понял: это – дурной сон, сейчас он кончится и вернется привычный, реальный мир. Он выставил вперед средний палец и показал его бойцам, радостно смеясь. Бойцы опустили винтовки, им явно не был знаком этот жест. Из церкви вышел командир. Покосившись на Матвея, угрюмо буркнул: - С ума сошел от страха, сволочь. Вновь достал маузер, быстро подошел к Матвею, встретился с ним взглядом. Тут Матвею стало по-настоящему плохо: он узнал этот взгляд. Он открыл рот, но прежде чем первое слово покинуло пределы его организма, пуля пронзила ему лобную кость. Серафим выскочил из машины и с размаху припечатал женщину головой о стену дома. Не найдя ничего более подходящего, он достал из-под одежды тяжелый крест, схватился поудобнее и с силой ударил несколько раз, вгоняя его в череп. Потом сгреб тело сына, положил его на заднее сиденье и сам сел рядом, поддерживая ему голову. - Сынок, держись. Давай, давай, – подгонял он враз вспотевшего таксиста. – В больницу, какая тут ближе. Он не замечал, как его руки начала заливать вязкая, липкая кровь. Теги:
0 Комментарии
#0 10:53 21-05-2003Херба
Мощно... Жжот чувак по-взрослому, ничего не скажешь. Конец скомкан, Сандаун, причесывай тексты! Нихуя не скомкан, наоборот импульс такой жосткий. Очень хороший текст Да нет Закат, маладца, красиво всё... Добро-зло, две стороны монеты, проникают друг в дружку аж страшна становится...и не разберешь по пьяному делу... А соску сперва надо было... да... недоработал парень... Серьёзно так. Жутко аж красиво... Хороший рассказ. Захотелось причаститься. Видно, что не хуйня! Sundown - спасибо за хорошее произведение, искренне говорю. Сандаун - Писатель. Без пезды и без картинок (с) Самый Главный Полупокер Кыкы. Комиссар нехуйственно мутировал ! прикольно. только мало. улицы потонут в крови непокорных... всем спасибо за оставленное мнение... здоровско...вот только конец неочень Кармическая завязка "палач-жертва" весьма мощна антик. Еше свежачок вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... Пацифистким светилом согреты
До небес заливные луга Беззаботная девочка - лето В одуванчиков белых снегах Под откос — от сосны до калитки, Катит кубарем день — карапуз, Под навесом уснули улитки, В огороде надулся арбуз Тень от крыши.... |