[ принято к публикации 20:39 12-09-2007 | Х | Просмотров: 1992]
За большой бетонной стеной было спрятано мое затхлое прибежище. Там я прятал себя от чистоты окружающего мира, когда готовый взорваться миллиардами болезненных бацилл, живот разбухал в попытках обнять гниением весь мир. Все эти крошечные организмы пожирали меня изнутри, полируя ребра и тисками сжимая уставшую сердечную мышцу, бессмысленно сокращающуюся и пульсирующую с бешенством загнанной лошади. Тогда я глотал куски бетона и раздирал свою плоть, чтобы смрадными брызгами утешить одиночество холодных стен и распять болезнетворным соком беспристрастные наслоения собственных воспоминаний. А к вечеру я выползал на карачках из-под сломленных плит и брел по остывающему песку к шоссе, которое струилось синей асфальтовой веной в заходящем солнце, теряясь в сплетениях жил гниющей медузы – города. По другую сторону дороги стояла женщина в свадебном платье. Она была счастлива и улыбалась осколками черепа из-под желтой фаты. Какой-то грузовик размял ее голову и отшвырнул на обочину, где она пролежала долгие годы, а сегодня она встала, чтобы доиграть трагедию своей свадьбы. Вместе с ней мы поймали автомобиль, которым управлял какой-то вонючий рабочий. Он все косился в зеркало заднего вида, пытаясь разглядеть лицо смердящей невесты, и раздумывал над возможностью совершить насилие. Наконец он решился, остановив автомобиль под благовидным предлогом. Вышел, почесывая пах, и призывая нас покинуть автомобиль. Невеста вышла первой. Рабочий подхватил ее и без всяких прелюдий содрал пожелтевшее платье. Затем освободил себя от одежды и с хлюпаньем вошел в разложившуюся плоть. Невеста не противилась, она откинула фату и полировала скорченными пальцами обломки своего черепа. Когда рабочий затих, она отломала от своей головы острый кусок кости и полоснула им его. Мужчина забился в судорогах, извиваясь потным телом и проливая свою вонючую кровь. Он слишком долго цеплялся за жизнь, и я помог ему куском трубы. Потом мы вместе с невестой оттащили его к канаве, усадили и сломали большим камнем хребет. Рабочий согнулся пополам, торчащий член уперся в полу прикрытый глаз. Так мы его и оставили. Дальше мы ехали вдвоем. Невеста крутила ручку допотопного радиоприемника и улыбалась перекошенной челюстью. Из динамиков слушались преимущественно треск и помехи. У въезда в город полицейский досмотрел автомобиль и устало махнул в нашу сторону. В багажнике валялись полусгнившие куски бычьих ребер и куски желтого жира. Очевидно, рабочий промышлял воровством на какой-нибудь мясной фабрике. Оглядев наши лица, полицейский не нашел ничего, что могло бы задержать его пристальный взгляд, и велел нам двигаться дальше. В городе мы полночи катались по темным кварталам, пока не закончилось топливо. Дальше пришлось идти пешком. Меня время от времени рвало какими-то кусками скользкой гнили. Невеста держалась рядом со мной и вглядывалась пустотой своего лица в темноту. Под утро мы забрались в сырой подвал и в окружении голодных кошек разглядывали кирпичные завалы. Под одним из них лежал мертвый ребенок. Его бледная кожа окрасилась кирпичной пылью, а волосы были спутаны. Кошки разодрали его живот и съели нежные внутренности. Днем его пришла навестить пожилая женщина в сопровождении молодого человека. Они долго гладили труп и что-то говорили между собой, затем испражнились в углу подвала и вышли в свет. Невеста сказала, что это ребенок этой пары, зачатый в самом развратном грехе, столь постыдном, что блудящая пара совершила над ребенком смерть, очистив себя от позорящей грязи. Временами они наведываются к месту кончины своего плотского греха и только тем удерживают себя от нового падения. Когда мы покинули подвал, на улице была ночь. Людей почти не было, а те, что бродили по дворам, были не люди, а пустые оболочки. Они натыкались на нас и отскакивали в черные тени деревьев. Мы совершенно не знали, зачем мы и что нам дальше делать. Хотелось кого-нибудь убить. Невеста предложила найти убежище и обитать там. Но куда бы мы не шли, где бы мы не оказывались, всюду мы натыкались на трупы и следы причинения смерти. Сами мы тоже являемся следами собственной смерти. Наше существование ни на каплю не стало более осмысленным, чем было при жизни. Смерть не порождает смысла жизни, она лишь усиливает ее очевидное бессмыслие. За это мы и любим нашу смерть.
Случился у некого Запорчика День рождения и не просто обычный, а юбилейный с круглой датою.
Все его поздравляют: и коллеги и просто прохожие, Журналюги-Папарацци с вопросами лезут откровенными, а он уже устал от такого внимания и хочется ему просто полежать где-нибудь, расслабиться и предаться анализу происходящего....
От гипноза нестерпимо чесался нос, однако почесать его не было никакой возможности. Мои руки были крепко связаны за спиной рукавами смирительной рубашки.
— Я всё равно больше ничего не помню, доктор, — сказал я, — зря стараетесь.
