Выходимец.

Автор: Александр Сидоров Часть 1. Начало безрадостное.

Один почтенный гражданин вполне солидного вида и выгодного жизненного возраста служил в ЛитПромхозе Главным Куратором и был очень начитанный, особенно всякой классики начитался – ну там, разных Бальзаков, Чеховых, Пушкиных и прочих знаменитых писателей.

И при случае всегда какую-нибудь строчку цитировал подходящую и все вокруг сразу же понимали, что этот человек не так прост, как кажется.

Правда, немножко голос у него был с явными визглинками женскими, но ничего – в этом даже была своя прелесть какая-то…

В общем, приличный человек был, не то, что некоторые.

Да, ещё он очень любил из себя выходить. По любому мало-мальски подходящему поводу.

И делал это не тайно, где-нибудь за углом или в кустах шиповника, а прилюдно, можно сказать, никого, совершенно не стесняясь и не подбирая выражениев.

Чаще всего на работе, но и дома у него тоже хорошо получалось – даже лучше профессионального рабочего выхода.

В домашних условиях он был всегда такой неожиданный с каждым новым выходом, можно сказать, непредсказуемый – все домашние тогда по щелям прятались и живность домашнюю с собой утаскивали.

В щели эти самые утаскивали от возможных форс-мажорных опасностей.

Потому что очень менялся этот гражданин с каждым новым выходом, всегда что-то новое прибавлялось в поведении и вообще во внешности – то, вроде, какой-то герой былинного значения, то просто, вроде, как персонаж литературный, типа Онегина дуэльного, а, бывало, в образе обычного бытового пьяницы или какого-то лесного Лешего, но вот нотки визгливые женские всегда присутствовали, при каждом новом выходе.

А однажды он даже в цирке умудрился выйти из себя так ловко, что пришлось срочно милиционера позвать на помощь, чтобы его обратно засунуть туда, откуда он вдруг выскочил.

Потом, конечно, составили протокол как положено, с подписями понятых и опросами свидетелей, и отправили выходящего гражданина в участок милиции, чтобы приструнить и наказать по всей законной строгости – а то, ишь чего выдумал, выходимец этакий, вам дай только волю-слабину почувствовать – ого-го, что натворите, мать вашу!

Значит, провели с ним крепкую беседу разъяснительную, направленную на создание и укрепление ограничений нравственных для блокировки возможных областей выхода агрессивного.

А тема беседы совершенно незатейливая – " Что будет, если каждый гражданин вдруг начнёт стараться выйти на волю своих желаниев" – это же страшно подумать о разрушительных последствиях для государства и общества и т.д. и т.п.

После всяких-разных процедур процессуально-подготовительных посадили гражданина-выходца в КПЗ со стенками живописными, снизу доверху надписями и рисунками поцарапанную – можно весь день рассматривать и не соскучишься.

А там, в камере, уже сидят 2 камерника и ещё 2 свободных местечка имеется, потому что камера эта так и называется – "типовая четырёхместная камера".

На нижней скамеечке уже сидит некий худосочный гражданин с глазами выпученными, со щетиной на рожице и в солдатской шинели размера великанского, и отчего-то силится-тужится...

Про тужится – это, возможно, чересчур будет сказано, но вот, что силится – это точно, это просто на лице написано, что силится…

Так сильно напрягается, что кажется – вот-вот глаза у него из головы выпадут и на пол со стуком шлёпнутся-шмякнутся.

И от такого напряжения он вообще не видит ничего вокруг – ну, по крайней мере, так окружающим со стороны кажется.

А на верхней скамейке сидит какой-то Хмырь с синяками подглазными, ноги свесил немытые и наглым образом ухмыляется.

Присел Выходимец осторожно на соседнюю нижнюю скамеечку и невзначай так кашлянул.

Хмырь сразу же оживился, свесился посмотреть на Выходимца и спрашивает: "А ты чего тут делаешь, а?"

– Да вот, выхожу из себя по неизвестной науке предрасположенности психической. Иногда ничего так, без особых разрушительных последствиев, а бывает, что вполне с уголовными неприятностями. А вы тут за что будете?

– А вот этого я тебе, как раз, и не скажу, а то выйдешь из себя сразу же, как узнаешь мою причину сидения, – ответил Хмырь совершенно невесело.

А потом, через минуту, добавил с улыбочкой иронической: "А вообще-то я Хмырь Настырный потомственный – папаша мой тоже Хмырём числился, и его папаша тот же титул имел незавидный, потому что доля хмырёва безрадостная – встревать во всякие неприятности и получать всевозможные огорчения душевно-физической категории".

Посидели "покхекали" немного, потом и "подакали" в протяжном звучании – а говорить-то по сути и не о чем в таком положении сидельцам камерным.

Скучно обоим и безрадостно от такого своего местоположения и хочется чего-то хорошего и светлого, чтоб душа вострепетала и пением до краёв наполнилась.

А тут, и вправду, пение ангельское послышалось, завертели головами Хмырь с Выходимцем во все стороны, глянули на своего соседа тужливого – а он уже совсем и не силится, а сидит, хотя и с глазами закрытыми, но лицо у него светлое и как будто сиянием пронизано и поёт, как хоровая капелла мальчиков им. А.М. Жуковского.

Хмырь тут же встрял в это дело – уж очень ему хочется тоже поучаствовать в этом хоровом мероприятии – сидит и напевает типа тенором неизвестную никому арию.

А вот Выходимец совсем не на шутку обеспокоился такой удивительной неестественностью – ну не может же гражданин в шинели и со щетиною петь таким голосом ангельским, да, к тому же, известную мировую арию «O mio babbino caro"*.

*Ария «O mio babbino caro" из оперы «Джанни Скикки», написанной итальянским композитором Джакомо Пуччини.

Это как же так – нарушение всех законов гармонии: сидит тут некто мизерный в шинелище великанской замызганной, со щетиной какой-то, а на разные вокальные голоса у него петь получается, да ещё и рукой машет, типа дирижёром подрабатывает.

Выходимец заинтересовался таким феноменом чрезвычайно – сразу сказал: "Такого в природе не бывает!" и норовит ущипнуть шинельного за что-нибудь голое.

А Хмырь с фонарями его так решительно останавливает – за руки хватает и смотрит умоляюще: "Ты уж не трогай его вовсе, дорогой товарищ, пусть сам собой очуняет, а то я тоже прошлый раз решил помочь ему и тронул за плечико-то, а он, оказывается, в это время как раз с Тайсоном боксировал – вот так и попал я в эту катавасию", – и показывает на фингалы свои подглазные.

Да уж, лучше тогда погодить, не лезть со своими лучшими намерениями, а то найдёшь чего-нибудь совсем не то, что думаешь.

Ну, что тут поделаешь – совет дельный, зачем соваться в неизвестное, если есть достаточно времени для терпеливого ожидания.

И точно – в скором времени Попаданец примолк вкрадчиво, откашлялся, голову в плечики втянул и тихонько-осторожненько так глаз приоткрыл – сначала один, а потом уж и второй, и вздохнул с облегчением: «Уф-ф-ф». А потом вновь зажмурился и затих, как будто в медитации.

Посидели-подождали немного, а Попаданец снова глаз один приоткрыл и повертел им во все стороны как краб кокосовый, а потом и второй раскрыл и сразу же нахмурился, стал всхлипывать, собрался, уже было, в рёв удариться, а Выходимец, вот ведь интеллигент форменный, его и спрашивает: «А вы читали, уважаемый, книжку Ф. Достоевского "Преступление и наказание»? Вот, доложу я вам, крепкая книжка и сюжетец лихо закрученный, если не читали – советую. А ещё тут граждане очень интересуются вашей научной деятельностью в конкретном секторе исследования".

Попаданец посмотрел на него с крайним изумлением и передумал начать рыдания.

Посидел, помыкал, а потом с укором и говорит: "Да попаданец я, местечково-временного значения и всегда у меня всё было совершенно точно и безукоризненно, а в этот раз как-то неудачно получилось – на башку упал и всё вылетело…

Это же катастрофа форменная для Попаданца профессионального – всё, финита ля комедия*, как говорится – конец карьере вот таким бесславным образом. Всё, что нажито лучшего, тяжким трудом заработано – всё теперь коту под хвост или чёрту лысому-у-у.…».

*Finita la commedia (франц.) - переводится как "Окончена комедия".

Часть 2. Свершения.

– Ты погодь, погодь, не теряй веру в лучшее – знаешь, иди-ка лучше помолись в углу и придёт к тебе озарение. Вон, как ты здорово арию пел ангельскую, знать, осилишь и это своё наваждение.

– Да я силюсь, силюсь и никак не вспомню нужные мануальные движения и что нужно думать, чтобы это сработало в правильном раскладе и направлении.

– А откуда у вас шинель такая старая размера великанского да замызганная вся, в бурых пятнах и с запахом зловония?

– А-а-а, это я попал, братцы, по случайному, в линию прорыва Брусиловского – вот где, доложу я вам, насмотрелся всякого... надолго хватит воспоминаний трагических... А шинельку я в окопе нашёл – прямо на бруствере валялась рядом с воронкой снарядной. Но я оттуда быстренько соскочил прямо в преисподнюю – а это уже настоящий угар и в прямом и в переносном смысле значения. А уж там-то что деется, доложу я вам – полный беспредел что называется – жгут и жарят, варят и жгут беспрестанно, как черти заведённые.

Вот так поговорили немного, а тут и сигнал всему контингенту поступил по матюгальнику – «Всем спать и чтоб без разговорчиков!».

Делать нечего – улеглись отбой делать, а охранники лампочку в камере не выключают, боятся, что сидельцы зачленовредят себя в темноте каким-то образом, а для охраны ненужные проблемы устроят.

Заснул кое-как Выходимец на новом месте в неприятных бытовых условиях и наснился ему сон, будто он котом выглядит и пытается из горшка-горлача сметану вылизать, а язык всё по стенкам шкрябает и до сметаны никак не дотягивается – весь измаялся до невозможности от такого сновидения.

А Хмырю тоже в это время свой сон видится – снится ему про горячих девушек, будто гуляет он с 4 девушками латиноамериканскими в купальниках мини бикини по Копакабане*, а сзади ещё и Гейша семенит с подносиком – на подносике бутылочки разнокалиберные с саке и разными закусками, и такая красота вокруг прекрасная – океан и коса песчаная!

*Копакаба́на (порт. Copacabana) — пляж в Рио-де-Жанейро.

И бац – вдруг просыпаются они разом от крика попаданского – «А-а-а! Вспомнил! У неё точно плесень была на корочке! Чесслово, вам говорю…».

– Что? Где? «На какой такой корочке?» —спрашивает его Выходимец.

А Попаданец сидит на полу с глазами полусонными и тоже не поймёт своего нынче положения –где это он находится: таращится на всех и руками отмахивается, будто мух отгоняет невидимых.

А потом неспеша заполз на своё лежбище нижнее и затих, всхрапывая изредка.

Кое-как поспали сидельцы камерные и дальше сидят с унылыми лицами, баланду-еду дожидаются, а вместо баланды заходит в камеру гражданин с наколками синими и начинает сразу скамейку занимать нижнюю, на которой Выходимец дислоцирован, выражаясь языком военного значения.

А туловище у него всё синее от наколок-картинок всякого сюжетного содержания: девушка грудастая, над ней какое-то слово «Шева» закавыченное, а вокруг него лучики, как от детского солнышка во все стороны тянутся, а ещё портретик вождя какого-то и куполов церковных много в разных ракурсах, но один купол почему-то крестом вниз расположен и крест прямо в пуп гражданину направленный – ух ты, жуть какая-то!

И этот Купольный сразу же повёл себя совершенно наглым образом – всем некультурно тыкает и через слово мат употребляет вперемешку с жаргоном камерным.

И обещает всем сидельцам муки адовы: фонари, отёки, переломы, пролежни, опасные перегибы позвоночника, проникновения механические во все отверстия.

Попробовали сидельцы сначала как-то его одёрнуть словами вежливыми, но этот Купольник сразу же с налёту оторвал Попаданцу хлястик на шинельке замызганной, а Хмырю подключил под глазом новый источник освещения и – всё!

Затаились граждане камерные, растеряны, а Выходимец вдруг чувствует внутри некоторое брожение, а точнее, разбухание внутреннее...

Будто опара-квашня быстрая счас всю грудь порвёт и наружу выскочит.

Держался сколько было возможности, а потом обмяк как шкурка пустая, а из шкурки детина агромадный выскочил уже с новой зеленою шкурой пупырчатой и с глазами красными, оскалил клыки жёлтые, подошёл к Купольному враскачку, как уточка и говорит ему ласковым голосом: " А вы читали, деточка, Ги де Мопассана произведение, "Пышка" называется?» и совершенно без ноток женских визгливых в интонации, что удивительно.

Купольный голову по-быстрому накрыл подушкой и весь сжался в комочек мизерный и что-то в ответ пискнул голоском тоненьким – чисто мышка в мышеловке придушенная.

Даже тельцем своим расписным начал дрожать извилисто.

Постоял-покачался Выходимец над этим телом судорожным и потихоньку начал назад вползать в свою личную шкурку на нарах брошенную.

И всё потихонечку, осторожно так – минут 10 ушло на вползание, но всё закончилось лучшим образом, без нарушений и повреждений тканевых. У-у-уф!

Вполз, наконец, полностью и присел на своё место законное, нижнее, а Купольного и не видать вовсе – полностью под шконкой уместился-спрятался и ещё там места полно оказалось, вот ведь, как большое и наглое сжимается, когда спасаться надобно… И ни гу-гу.

Конечно, тут же Хмырь с Попаданцем руку Выходимцу жмут со слезами душевной благодарности и восхищаются его дружеской самоотверженностью.

Попаданец присел на краешек тюремной коечки, починил хлястик на своей шинелище, нырнул в неё, как в стог сена прелого, а потом "вынырнул" и глаза его блестят, как у кота в масленицу – знать, вспомнил все свои мануальные движения и словечки необходимые.

И собрался сразу же пустить в дело этот своё талант-умение.

Стал прощаться с новыми товарищами, сказал им «всего доброго» и пожелал им скорейшего торжества справедливости.

Пожал крепко руку Хмырю на прощание, а Выходимца приобнял и спрашивает душевным голосом: "Спасибо тебе, дорогой товарищ Выходимец, спасибо за твоё товарищеское взаимодействие – очень мне понравилось, как ты способен из себя выходить в минуту трудную, а это дорогого стоит, такое решительное действие.

Жалко, нет у меня для тебя подарочка – вот, могу забесплатно куда-нибудь тебя прокатить, но не могу гарантировать, что будет забавно-весело. Сам каждый раз не знаю, куда занесёт кривая траектория пространства-времени».

– А давай, я ведь бывал уже за границей по делам служебным, знаю, как на новом незнакомом месте обустроиться – главное, что кипятильник был и немножко сахару.

– Ну, вот как хорошо получается, а то я совсем одинокий в этих своих переселениях-попаданиях – не с кем по душам поговорить или проблему какую обсудить, найти верное решение. Полезай ко мне в шинельку, но без излишних прижиманий и не высовывайся, а то Стражники Временно-Пространственные, как увидят незнакомца – будут артачиться, могут и вообще лишить лицензии на беспошлинные перемещения.

И распахнул свою необозримую шинелищу…

А потом Попаданец бедовый с Выходимцем подмышкою закатил глаза и ещё раз повторил инструкцию: «Главное – шинель застегнуть на все пуговицы и ремень затянуть потуже для этого».

После этого брякнулся плашмя на пол камерный, крутанулся, как волчок игрушечный и растаял, словно никогда его тут и не было.

А Хмырь подумал-подумал и заказал на "Озоне" книжечку «Избранное» писателя Ги де Мопассана со срочной доставкой.

И как только Купольный начинает шкрябаться и всякое фуфло придумывать – Хмырь тотчас книжечку Ги де Мопассана открывает и отрывочек из «Пышки» зачитывает заунывным голосом, будто пономарь на паперти, а Купольный от этого рассказа сразу же корчится и под нары забивается.