Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Прочь от шоколадного зайцаПрочь от шоколадного зайцаАвтор: Братья Ливер Первые мысли на этот счёт начали приходить ещё в детстве. Сначала - когда на летних каникулах в деревне меня лягнул жеребец Василёк, который одним изящным движением сломал мне четыре ребра и неокрепшее мироощущение. Потом - когда я подцепил дизентерию, купаясь в техническом пруду свинофермы. Наконец, когда после вручения аттестатов мой организм позорно капитулировал перед полутора литрами тетрапачной бормотухи "Кадряночка". Уже тогда, разглядывая картинки в свистнутом из библиотеки учебнике анатомии, я начинал о многом догадываться.Дальше эти подозрения только крепли, со временем переродившись в мрачное, выстраданное знание. Собственными глазами я видел, как растерзанного, переломанного тореадора грузят на носилки, с головой накрывают тряпкой и увозят в чёрном фургоне. Мне доводилось наблюдать, как герои падают с небоскрёбов, как грибники гибнут в медвежьих лапах, как старухи калечат друг друга на распродаже сахара. Эти и другие ролики я отсмотрел на ютьюбе не по одному разу. Человеческое тело было ненадёжным, как мартовский лёд, и хлипким, как студень. Спустя пару лет раздумий, я не знал, как жить с этим дальше. И рассказал о своих умозаключениях соратникам по палате, вместе с которыми косил от армии. - Кстати, этому организму ещё нужно постоянно жрать, - прошелестел с соседней койки слабый голос Геленджикяна, культивировавшего у себя дефицит массы тела на грани истощения. - Расскажи об этом доктору на обходе, - Головащенко-младший почесал бок с торчащими рёбрами и взмахнул закованной в гипс правой кистью. - Да ты просто не мужик, вот и всё! - заявил синеватый от недоедания Головащенко-старший и взмахнул закованной в гипс левой кистью. - Такие, как ты, размножаются почкованием. Хотя размножаться ни почкованием, ни каким-либо другим способом я тогда ещё и не собирался, эти слова почему-то задели меня за живое. В тот же день я прекратил симулировать нервную анорексию на фоне отёка Квинке и слинял из больницы. Силы, гормоны и дурная энергия молодости бушевали во мне как кипяток в кастрюле. Я стоял на тротуаре, кушал пломбир и раздумывал о выборе: пойти ли в солдаты удачи, ворваться ли в банк с чулком на голове и пугачом в руках или же написать монографию на тему "Внутренний человек в русской языковой картине мира". В этот самый момент и произошло судьбоносное событие - меня сбил пьяный велосипедист. К счастью, я не успел толком выйти за ворота больницы. Ценой немалых усилий врачам удалось вернуть меня к жизни. Я пришёл в сознание в больничной столовой во время раздачи стаканов с компотом. Вокруг шумели, звенели тарелками, шаркали гипсовыми повязками посторонние люди. Сидящая напротив дама с аппаратом Илизарова строила мне глазки. Нервно поправляя бинты, я чувствовал себя стоящим на комоде фарфоровым слоником. Всякая нелепая случайность в любой момент могла превратить меня в горстку черепков. Тогда я и решил: мне нужно стать твёрдым как несгораемый шкаф, мощным как асфальтоукладчик, убедительным как турбина ГЭС. От канонады моих мыслей в столовой стало жарко. Расталкивая друг друга костылями, пациенты спешно разбредались по палатам. Когда через неделю меня выпроводили из больницы, я приступил к апгрейду своего тела. Всклокоченный и потный, я ворочал железо в тренажёрке, часами бегал по дорожкам парка, занялся армейским рукопашным боем, на ночь вместо подушки клал под голову блин от штанги. Шли годы. Я устроился на стройку, где в мои обязанности входила переноска свай и поддонов с кирпичами. Однажды я почувствовал, как во мне ходит волнами и просится наружу невиданная сила. На меня стали посматривать с уважением даже перворазрядники и сам кандидат в мастера спорта Нерозник, который, не вынимая рук из карманов, уделывал всех в миттельшпиле. Пора было принять серьёзный бой. Среди ночи я увесистой поступью приблизился к обсаженному елями замку. Из-за дверей доносились смех блядей, трескотня рулеточного шарика, запахи гашиша и криминального раздолья. Здесь отирались крупные наркодилеры, сутенёры, торговцы оружием, генералы полиции. Легко перемахнув через двухметровый забор, я показал кулак сидящему на цепи волкодаву. Псина заскулила и убралась в будку. Пинком я открыл дверь в преступный мир. Татуированные амбалы, увешанные золотом цыганские бароны, накокаиненые хлыщи и гиалуроновые богини - все резко повернули ко мне головы. Назад дороги не было. - Эй вы, лупни! - поздоровался я. - Чего уставились? Хозяин пришёл! Отрекомендовавшись, я занял выжидательную позицию. Поднялся гомон, ворвавшийся сквозняк принёс дух облавы. В этот же миг я ушными хрящами почувствовал, что на меня вот-вот обвалятся мощные столбы отрицательной энергии. Присмотрелся. Столбов оказалось два и они имели облик небритых мордоворотов в пиджаках из кожи. Они подступали ко мне, с хрипами отталкивая друг друга и роняя слюну на ковёр. Дальнейшее помню слабо. В голове заискрилось, затрещало, полыхнуло. Перед глазами заплясали пятна Роршаха, складывавшиеся в схематичное изображение трепанации черепа. Моя душа взмыла к люстре из кристаллов Сваровски, помельтешила по золотому карнизу для штор и спланировала вниз, где кто-то метким ударом свёрнутой в трубку газеты размазал её по обоям. Целую вечность меня мотало по лабиринтам тёмных вселенных и сумрачным закоулкам мироздания. Наконец я пришёл в себя от звона посуды и ядрёного запаха горошницы. В больничной столовой царил ажиотаж. Одетые в бинты и лейкопластырь мужики вели за чаем светскую беседу о переломах шейки бедра. Дама с аппаратом Илизарова улыбнулась мне и сладострастно погладила себя по ножному протезу. От всего этого и от перевязи, на которой болталась моя правая рука, у меня резко испортилось настроение. - Вам, молодой человек, категорически надо больше кушать, - вдруг обратился ко мне седобородый старец в пижаме. Я вспомнил, что постоянно видел его за этим же столом, но всегда воспринимал как предмет больничного интерьера, вроде кадки с фикусом или дежурной медсестры. - Отчего это?! - спросил я, оскорбившись. - Разумеется, я имею ввиду пищу для вашего духа, - пояснил старик. - Достойно ли взращивать цветок телесной удали, коль сама суть твоя пребывает в немощи и запустении? Я вытаращил глаза и на всякий случай поискал взглядом кого-нибудь из персонала. - У моего знакомого бодхисаттвы был похожий случай, - продолжал собеседник. - Никак не мог вытянуть трёхсотку в становой тяге. И что, вы думаете, ему помогло? - Что? - я подался вперёд, не скрывая любопытства. - Медитации. Махамудра. Открытие сакральной чакры. Пребывание в состоянии непреходящей пустоты ума. Полный отказ от мастурбации. Действуйте. Мудрец с кряхтением поднялся и, как Лао-цзы на запад, ушёл на перевязку. Я же остался сидеть, пригвождённый этой внезапной истиной. Прошло время, и раны мои затянулись. Я вырвался из больничной затхлости и устремился навстречу духовному совершенствованию. Районный далай-лама посмотрел на меня красными от выкуренной анаши глазами, вздохнул и сказал, что Дхарма как борода - от неё не имеет смысла удаляться в горы, и она там, куда не дойти пешком и не доехать на повозке. С этих таинственных слов и начался мой путь к себе. Часами я просиживал под деревом Бодхи в рощице за муниципальной баней. Я останавливал внутренний полилог, входил в самадхи, ощущал испепеляющее единство с грудами мусора меж берёзок и освоил хлопок одной ладони. В душные рамки моего "я" меня вернул демон Мара, шумно собиравший в роще пустые алюминиевые банки. Я крикнул, и демон отступил, скрывшись за деревьями. Стало понятно, что мой дух окреп, а, значит, тело наконец избавилось от своей ущербной природы. Поднявшись, я пошёл туда, где только и могли устроить мне настоящую проверку - в гаражи. Мужики, которые знали меня ещё быстроногим сорванцом, тырившим у них диски и бамперы, сощурились, побросали бычки в пыль. - Говно-вопрос, - сказал Николаич, разжигая паяльную лампу. - Посмотрим, посмотрим, - зловеще пообещал Семиносов, державший кувалду как маршальский жезл. - Ыгыгыгыгы, - резюмировал Шура и приблизился ко мне с монтажным пистолетом. Перед тем, как сделать последний вдох, я успел вспомнить свой дебют на конкурсе рассказов о рыбалке, маму и пирожки из беляшной у Политеха. После этого реальность взорвалась, рассыпалась на кусочки и исчезла. Ожидаемо, когда я пришёл в себя, первым, что предстало моим глазам, была тарелка пшённой каши. Пациенты ожесточённо толкались в очереди за компотом. Дама с аппаратом Илизарова за время моей отлучки успела налепить на лицо с десяток кокетливых квадратиков пластыря, подвести глаза зелёнкой и накрасить губы жидкостью Кастеллани. Замотанный в кокон из бинтов, я был похож на слегка ожившую и иногда шевелящуюся мумию фараона Рамзеса Третьего. Уборщица Валентина Егоровна, старейший сотрудник больницы, по секрету рассказала, что меня доставили с обширными термическими ожогами и полиорганными поражениями, осложнёнными травматическим шоком, а во время операции из брюшной полости и спинно-мозгового канала было извлечено не меньше семи дюбелей. Валентина Егоровна говорила ещё про мои эритроциты и какой-то гемоторакс, но я слушал рассеянно. Сомнения захлестнули меня. С одной стороны, я выжил, и это не могло не радовать. С другой - моё тело по-прежнему оставалось хлипкой и ненадёжной оболочкой шоколадного зайца. Я был более или менее противен самому себе. Из больницы я, как всегда, вышел в чёрную неопределённость. За воротами меня ждали тысячи разнокалиберных угроз, а я так и не выработал против них сколько-нибудь надёжной обороны. В раздумьях я слонялся по вечерним улицам, спотыкаясь о прохожих, распугивая ППС-ников и не замечая объезжавших меня автомобилей. Отдам себе должное, своих исканий я не оставил. Я делал всё возможное, чтобы стать несгибаемым и твёрдым как пожарный лом. Я развивался, прокачивался и закаливался. Испытания на прочность, которые я устраивал себе, были поистине безжалостны. Редкого сверхчеловека они не свели бы в могилу. На сутки меня запирали в пельменном цеху - в морозильной камере с готовой продукцией. Знакомый инфекционист за бутылку "Журавлей" вводил мне в организм вирус столбняка. Я выходил из электрички, не дожидаясь даже намёка на станцию. Принимал чудовищные кислотные ванны. Результаты устраивали лишь отчасти: каждый раз я выживал, но моему организму и врачебному составу стационара это стоило невероятных усилий. Наконец, судьба позволила мне собрать флэш-рояль. Через одного судебного пристава я сошёлся с профессором Штуцером. Профессор принял меня в своей клинике - на стенах его кабинета висели пилы с заржавленными зубьями, где-то рядом визжала фреза и громыхали листы железа, несло палёной пластмассой. - Результаты эксперимента могут быть непредсказуемыми, - профессор Штуцер закурил самую вонючую сигарету на свете и стряхнул пепел в банку из-под зелёного горошка. Я кивнул. Профессор взял со стола слесарные ножницы и обкусил заусеницу на пальце. - Нельзя исключать того, что в итоге вас придётся просто-напросто сдать в цветмет, - сказал он. Я кивнул ещё раз, выражая готовность идти на самые фатальные жертвы. - Тогда не будем терять времени и приступим к предоперационному обследованию. Раздевайтесь, - скомандовал профессор Штуцер, выуживая из ящика с инструментами разводной ключ, пассатижи и тюбик с солидолом. Безоблачное небо за окном стало стремительно покрываться ржавчиной. Так я раз и навсегда порвал со своей прошлой жизнью и перестал быть одуванчиком, треплемым житейскими бурями. После всех преобразований, осуществлённых профессором Штуцером, я чувствовал себя непривычно, даже странно. Моё новое тело, как впервые надетый костюм, ещё не разносилось и немного жало в плечах. Но я знал, что это пройдёт, а оболочка уберменша, которой я обзавёлся, никуда не исчезнет. Когда твои конечности выполнены из легированной стали, суставы заменены резинометаллическими шарнирами, а на укреплённой пластинами голове надета шапочка из фольги, чувствуешь себя намного увереннее. Платформы-ступни значительно добавили мне роста, позволяя глядеть на мир свысока. Издавая лёгкий мелодичный скрип, я продвигался по улице. С непривычки было тяжеловато на поворотах - я своротил ларёк с сигаретами и стационарный пост полиции. Выпиравшую сзади хромированную трубу и болтавшийся между ног обрубок пожарного шланга спрятать под штанами не удалось, но это лишь добавляло мне веса. Прохожие с уважением разбегались по сторонам. Не было такой силы, которая могла бы меня остановить. Чтобы окончательно убедиться в этом, я с грохотом вышагал к железной дороге. Снёся шлагбаум и дежурного по переезду, встал на путях, и каждая моя полимерная мышца пела от радости. Показавшийся вдали поезд заканючил протяжными умоляющими гудками. Я улыбнулся, ощерив рот с металлическим капканом вместо челюстей. Двигавший меня сервопривод зажужжал, и я ринулся вперёд. До первого в истории крушения поезда от столкновения с человеком оставалось несколько секунд... Мне повезло - когда я пришёл в сознание, как раз давали гречневую кашу с тушёнкой. По словам старожилов, это блюдо здесь считалось деликатесом. Поначалу сидевшие рядом со мной тревожно косились в мою сторону, но я сумел быстро расположить всех к себе. Меня окружали прекрасные интереснейшие люди. Мы вели интеллектуальные беседы на самые разнообразные темы - о треморе, ступоре, двигательном буйстве, вязкости мышления, нозепаме. У сидящей напротив дамы с аппаратом Илизарова был кататонический синдром, она расколотила себе череп подарочным изданием "Улисса". Слева от меня ёрзал юноша Герман, разрываемый напополам биполярно-аффективным расстройством. Справа располагались Пётр Фёдорович Сиволапов и его алкогольный делирий. Через проход от меня сидела Скарлетт Йохансон. Правда, ей уже перевалило за полтинник, и она была обрюзгшим мужиком с бородой. Ежедневно ко мне наведывались делегации пациентов и врачей, чтобы сфотографировать меня на телефоны. Завхоз больницы долго втирал мне, что у него всё схвачено в металлокассе, и о том, как недавно почти разбогател на никелированных спинках от больничных кроватей. Я внимал его странным серенадам и пытался понять, к чему он клонит. Прислушиваясь к звукам тайной жизни механизмов внутри меня, я поскрипывал от гармонии с миром. Беспокоил разве что неумолимый бег времени. В мои годы пора задумываться о семье, продолжении рода, возне с памперсами и работе на трёх работах. Разумеется, абы кто не сможет составить моё счастье и выносить здоровое, твёрдотелое потомство. В этом деле я не намерен полагаться на случай и подхожу к нему со всей ответственностью. Выбираю между автодрезиной и бетономешалкой. Теги:
14 Комментарии
#0 23:21 16-06-2017Седнев
Вполне по теме, но несколько предсказуемо после первой пары абзацев. Читается Ливеры интересно пишут но много.... охх..... ну может пожже поситаю слог охуителен асфальтоукладчики ещё очень надёжны. Текст чем-то напомнил старый фильм с Морганом Фрименом о человеке-трагедии соглашусь с #2 Да нет. При всем уважении Отличный рассказ. Молодцы братья. Спасибо всем прочитавшим. Стёрто Имя, стараемся бороться с гигантоманией в искусстве. Промежуточные результаты есть, но до желаемого ещё далеко. прочитал всеже... да.. но.. както .. незнаю.. другого ожидал я,... а тут как день сурка, практически, только с незавершенным финалом Изобретательно, но... не интересно. В тему + В меру ебануто + Вполне. + Да, чотко, и заебато.плюс. Спасибо, мужики. о это правильно заслуженно + Жестянка. Думал, что расплавят в домне. Еше свежачок был бы я мохнатым лосем,
аккуратный, ровный кал, я раскладывал меж сосен, спину б я о них чесал, и, мыча от сладкой боли, долго терся о кору… В лоси мне податься, штоли… ну так я и говорю… А в квартире, между прочим, о косяк чесать - не то и анализы не очень, мох - отделка на пальто.... Я дам тебе себя в обиду -
играй, используй, забракуй… но только не люби для виду - пусть будет все по чесноку. Смотри насмешливо, блудливо, над ванной трусики суши… Вина осеннего разлива хлебнул я сдуру от души. Я протрезвею, может, к маю, но поскучаю без тоски - что ни случись , не проиграю, хотя играю в поддавки.... …ложью пахло и лимонадом,
в углу охуевала елка… девка кокетничала: Ну не надо… но всхлипнула и умолкла. А, была тут некая Жанна - снегурочка в макияже гот - сидела на лестнице, как долгожданный, новый астрономический год. Потом - в комнату раз, и come in оправила скромно платьице… Трамвая жду, мол… дала двоим - скоро гражданами обрюхатится.... Осень заткнёт листвой не один фонтан,
прохожих, меня, не живущего по соседству. Мёртвые правила падают за диван фантиками от конфет, истреблённых в детстве. С ужасом щупай пространство вокруг себя, словно был тренирован, натаскан, но в тапочках страха.... Мастера медведь съел. Натурально. Белый медведь . Потому что не нужно ходить туда, куда не нужно. Табличка висит. "Не ходить". Теперь где нового мастера искать. Медведь за него работать будет что ли. Услили ограждение. Периметр обнесли колючей проволокой.... |