Три обезьяны

Автор: Токсичный Мститель Из моего длинного носа кто-то выбрался, и теперь у зеркала стоит человек. Живой. Он вылетел из правой ноздри в тот момент, когда я чихнул. Нехилый такой сопляк, двухметровый.
Я не сразу осознал, что произошло, а когда осознал — искренне заинтересовался ситуацией. Еще минуту назад меня заполнял отупляющий покой, похожий на пустоту, а сейчас грудь щекочут вибрации. Легкое головокружение.
Мои зрачки расширились, обоняние обострилось. Я уловил запах человеческого жира. Этот запах будоражит. Дело, конечно, нешуточное. Кто-то ожил в квартире, даже не спросив моего разрешения. Незнакомец у зеркала жив по-настоящему, это несомненно, достаточно понаблюдать за тем, с какой тревогой он осматривает комнату.
Сквозняк ударил в спину.
Я повернулся к открытой двери. Надо соблюдать осторожность. Если кто-нибудь зайдет в квартиру и увидит живого, я сразу окажусь крайним. Захлопываю дверь и, заперев ее на задвижку, медленно проглатываю слюну, наслаждаясь ее вкусом.
Терпкий, узнаваемый вкус любопытства.
Пока живого никто не обнаружил, можно считать, что я ничего предосудительного не совершил. Хотя к нашим правилам я всегда относился с внутренним протестом. Наверное, я даже хочу, чтобы меня застукали. Но я не хочу, чтобы это случилось сию минуту, мне нужно минимум полчаса. Этого хватит вполне: я спокойно разберусь в случившемся и приму решение.
Живой отошел от зеркала и теперь смотрит на меня. Его губы шевелятся, но я не слышу слов. Зрелище занимательное. Я молча киваю ему, зная, что меня он всё равно не услышит. Все, кто раньше имели дело с живыми, отмечали эту странность. Немая преграда между нами непреодолима. В принципе, мы и видеть их не должны, поэтому странностью, по идее, надо считать сам факт его появления. Однако я, словно Алиса, удивляюсь не говорящему кролику, а часам, вынутым из кроличьей жилетки. Парадоксальная аналогия, ведь мой-то гость молчит, хоть и пытается что-то сказать.
И все-таки живой похож на кролика, потому что я сыграл роль бездонного цилиндра, вот только фокусник неизвестен. А я и не подозревал, что мое нутро подобно норе, но ведь каким-то образом этот двухметровый бугай во мне поместился.
Живой чем-то раздражен, он хватает воздух за шкирку. Видимо, хочет пробить глухое пространство. Хочет, чтоб его услышали. Невидимая стена колеблется, но натиск с его стороны слабоват. Мне говорили, что живые бывают настырными. Какая бурная жестикуляция. Мимика. Жесты. Его покрасневшее лицо будто пластилиновая пицца: фокусник, пожелавший остаться неизвестным, штампует эмоции в режиме скоростной лепки.
Пытаюсь их прочесть, хоть я и не большой специалист по физиономиям. Брови живого то поднимаются, то опускаются, траектория губ похожа на график судорожной кардиограммы, а вены на висках вздулись от крови. Ну, такое даже я знаю, элементарно. Гнев, отвращение, страх. Стыд, смущение. Снова гнев. Снова страх.
Дёрганый малый, но мне он нравится. Как-никак родня.
Я протягиваю живому блокнот с ручкой. Он хватается за них, как за спасательный круг, и выводит два слова:

STEVIE WONDER.

Я бы обязательно разгадал этот ребус, если бы за дверью не послышалось тихое покашливание. Живой напрягся и застыл. Молодец, реагирует правильно. Предосторожность не помешает. Не исключено, что это я один его не слышу, а соседи слышат. Это запросто. С моими соседями никогда не угадаешь. А живой, кстати, их тоже слышит. Это странно.
В коридоре, набирая громкость, шуршат шаги, словно там собирается армия сороконожек. Похоже, не будет у меня тридцати минут. Вот, уже стучат. Значит, скоро начнут ломать дверь.
Я подталкиваю живого к центру комнаты, под лампу, и осматриваю, стараясь не упустить ни одной детали. Он стоит неподвижно, как манекен. Пиджак сзади задрался, из-под него торчит белая рубашка. Темные брюки смяты на коленках. Я нагнулся. На ногах светлые ботинки со стоптанными каблуками. Подошвы в рыжей грязи. Откуда столько грязи? Выпрямившись, я взглянул на его подбородок. Торчит родинка с волоском.
Теперь лицо живого ничего, кроме страха, не выражает. Под лицом — два метра напуганной плоти. Ни с того ни с сего вспоминаю вывеску со вчерашней прогулки: «Пицца на вынос». Почему-то на ум пришла именно эта вывеска. Может, потому, что сейчас появилась возможность отредактировать послание. Вот так гораздо лучше:

ЛИЦА НА ВЫНОС.

А дверь уже ходит ходуном. Петли вот-вот лопнут. Настырности соседям не занимать. Живее всех живых. Полуночные фокусники, бьющие по моим ушам.
Я предлагаю решение.
Он отвернулся. Ему противно дотрагиваться до моей ладони, в которой блестит бритва. Ему, если повезёт, удастся всё сделать одним движением. Одной рукой можно закрыть глаза, а другой полоснуть по горлу. И тогда никто не заметит разницы между нами, немая стена рухнет, и лишних вопросов у соседей не возникнет. Но только нужно проделать всё прямо сейчас, пока дверь еще держится.
Я отошел в угол, чтобы не мешать ему. Кажется, у них это называется деликатностью.
Живой побледнел. Подошел к зеркалу и встретился со мной взглядом из отражения. У него голубые глаза, — я только сейчас заметил. Стекло словно треснуло, когда он провел бритвой под кадыком.
Говорят, такие сцены требуют мужества от зрителей, но я так и не продвинулся дальше любопытства. Точнее так: я вернулся в изначальную позицию отстраненного наблюдателя. Вена выплевывала кровь толчками. В красной луже отражалась лампочка. Я снял с себя одежду, чтобы окунуться в этот источник и прочувствовать кожей жирноватую жидкость. Я пытался пробраться по шкале эмоций на ощупь.
Соседи оказались проворнее. Выбив дверь, они тут же оказались на стадии страха: увидев мой заплыв, они завопили, как обезьяны, и бросились наутек, обгоняя друг друга. Квартира опустела, так и не успев наполниться манекенами. Манекены забрали с собой макеты перекошенных лиц.
Я подошел к окну и высунулся на улицу. По тротуару ковыляет негр в темных очках и полосатом свитере. Его движения карикатурны, как у ребенка, только что научившегося ходить. Палочка, выстукивающая асфальт, свидетельствует: негр слеп. Он приближается к пешеходному переходу. Я кричу ему, чтобы он остановился, потому что на горизонте скоростного шоссе показывается автомобиль. Красный, спортивный, ракетоподобный. Кажется, негр меня не слышит. Если он не только слеп, но и глух, его собьют обязательно. Но, скорее всего, он не слышит меня потому, что моё горло уже не способно выдавать сносные крики.
До столкновения остаются секунды, фары ослепляют. И хотя я чувствую, что должен остаться у окна, во мне нет даже следа прежней заинтересованности.